Я ЕЕ ЛЮБИЛ / Я ЕГО ЛЮБИЛА

... - Восхитительно.
- Правда? По-моему, слегка пережарено?
- Да нет же, поверьте, великолепно.
- Ты слишком добра.
- От вашего вина еще не так подобреешь. Расскажите мне о Риме...
- О городе?
- Да нет, о том паломничестве... Каким вы были в пятнадцать лет?
- Ох... Ну каким я был... Самым глупым мальчишкой на свете. Пытался не отстать от Френдалла. Болтал без умолку, рассказывал ему о Париже, о "Мулен Руж", выдумывал бог знает что, врал напропалую. Он смеялся, что-то отвечал, я не понимал и тоже смеялся. Мы проводили время, вылавливая монетки из фонтанов и глупо хихикая при виде любой особи женского пола. Сегодня мне кажется, что мы оба выглядели очень трогательно... Я совершенно не помню, по какому случаю было организовано тогда это паломничество. Но оно, безусловно, было чему-то посвящено, была у него, так сказать, благая цель и повод для молитвы... Не помню... Для меня Рим стал громадным глотком кислорода. Эти несколько дней изменили мою жизнь. Я открыл для себя вкус свободы. Это было... Тебе положить еще?
- С удовольствием.
- Не забывай, какое тогда было время... Мы делали вид, что выиграли войну. А на самом деле осталось одно разочарование. Стоило упомянуть кого-нибудь - соседа, продавца, родителей друга, - и мой отец немедленно заносил его в разряд доносчика или оговоренного, труса или никчемного существа. Это было ужасно. Тебе трудно представить, но поверь мне, для детей это было действительно ужасно... Кстати, мы с отцом практически не разговаривали... Так, для проформы, соблюдая минимум сыновнего почтения... Однажды я все-таки спросил его: "Если все ваше человеколюбие оказалось столь никудышным, зачем же вы за него сражались?"
- И что он ответил?
- Ничего... ответом было презрительное молчание.
- Спасибо, спасибо, хватит!
- Я жил на втором этаже мрачного серого здания где-то в глубине шестнадцатого округа. Унылое место... Моим родителям не хватало средств снимать эту квартиру, но шестнадцатый округ - это ведь так престижно, ты же понимаешь! Шестнадцатый округ! Мы ютились в унылой квартирке, в которую никогда не проникало солнце, и моя мать запрещала открывать окна, потому что внизу находилось автобусное депо. Она боялась, как бы занавески не закоптились... о-хо-хо, это замечательное бордо так развязало мне язык, чудеса, да и только! Я ужасно скучал. Я был слишком молод, чтобы интересовать отца, а мать порхала как бабочка,
Ее почти не бывало дома. "Время, отданное приходу", - говорила она, возводя глаза к небесам. Она из кожи вон лезла, поносила каких-то придуманных ею благочестивых дур, входя, устало снимала перчатки и бросала их, точно фартук, на консоль в прихожей, вздыхала, вертелась, трещала без умолку, лгала и путалась. Мы ей не мешали. Поль называл ее Сарой Бернар, а мой отец, стоило ей выйти из комнаты, возвращался к чтению "Фигаро", не утруждая себя комментариями... Картошки?
- Нет, спасибо.
- Я находился на полупансионе в "Жансон-де-Сайи". И был таким же серым, как дом, в котором жил. Читал "Храбрые сердца" и увлекался приключениями Флэша Гордона. По четвергам играл в теннис с братьями Мортелье. Я... Я был очень благоразумным и совершенно неинтересным ребенком. Мечтал сесть в лифт и подняться до седьмого этажа, чтобы посмотреть... Тоже мне приключение... Подняться на седьмой этаж! Дурак дураком...
Я жил в ожидании Патрика Френдалла.
Я ждал свидания с Папой!

Он встал, чтобы поворошить дрова в камине.
- В общем... В той эскападе не было ничего революционного... Так, небольшая передышка. Я всегда считал, что... как бы это поточнее выразиться... что в один прекрасный день я освобожусь, "сорвусь с поводка". Но ничего подобного не произошло. Так и не произошло. Я остался благоразумным, благовоспитанным и неинтересным.
К чему я все это тебе рассказываю? Почему вдруг стал таким болтливым?
- Просто я спросила...
- Ладно... Хотя это не причина! Я еще не надоел тебе своими ностальгическими воспоминаниями?
-Да нет же, совсем наоборот, мне очень интересно...

На следующее утро я нашла на кухонном столе записку: "Я только на работу и обратно".
В кофейнике был свежесваренный кофе, перед камином, на подставке, лежало огромное полено.

Почему он не предупредил меня о своем отъезде?
Какой странный человек... Похож на рыбу... Вечно уворачивается и всегда выскальзывает из рук...

Я налила себе большую чашку кофе и выпила, стоя у кухонного окна. Смотрела на малиновок, суетившихся вокруг кусочков сала, которые девочки разложили накануне вечером на скамейке.
Солнце поднялось чуть выше изгороди.
Я ждала, когда девочки встанут. В доме было слишком тихо.

Хотелось курить. Вот идиотство, я бросила много лет назад! Бросила-то бросила, но жизнь есть жизнь... Вы проявляете чудеса стойкости, а потом однажды зимним утром плететесь по холоду четыре километра, чтобы купить пачку сигарет, или, например, любите мужчину, заводите с ним двоих детей и потом однажды зимним утром узнаете, что он от вас уходит, потому что полюбил другую. Говорит, что ему жаль, что он ошибся.
Как по телефону: "Извините, я ошибся номером".
Пожалуйста, пожалуйста...

Мыльный пузырь.

На улице ветрено. Я выхожу, чтобы убрать сало.

Вместе с дочками смотрю телевизор. Я подавлена. Герои их мультфильмов кажутся мне глупыми и капризными. Люси злится, мотает головой, просит меня замолчать. А мне хочется поболтать с ней о Кэнди.
В детстве я обожала Кэнди.
Кэнди никогда не говорила о деньгах. Только о любви. Но я промолчала - что толку уподобляться глупышке Кэнди...

Ветер завывает все сильнее. Поход в деревню придется отложить.

Вторую половину дня мы проводим на чердаке. Девочки наряжаются. Люси машет веером перед лицом сестры:
- Вам жарко, госпожа графиня?
Госпожа графиня не может шевельнуться, слишком уж много шляп надела.

Мы сносим вниз старую колыбельку. Люси говорит, ее надо покрасить.
- В розовый цвет? - спрашиваю я.
- Как ты догадалась?
- Я очень умная.

Звонит телефон. Люси снимает трубку.
Долго слушает, наконец спрашивает:
- Хочешь поговорить с мамой?

Немного погодя вешает трубку. Но к нам не возвращается.
Я помогаю Марион разобраться с колыбелькой.
Спустившись на кухню, нахожу дочь за столом. Сажусь рядом.
Мы смотрим друг на друга.

- Вы с папой полюбите друг друга когда-нибудь снова?
- Нет.
- Ты уверена?
- Да.
- Я и так знала...

Встав, она добавляет:
- Знаешь, что я еще хотела тебе сказать?
- Нет. Что?
- А то... что птички, они все съели...
- Правда? Ты точно знаешь?
- Ну да. Пойди сама посмотри...

Она обошла вокруг стола и взяла меня за руку.