К ДРУГОМУ БЕРЕГУ РЕКИ

1
Когда река утихает,
и ты различаешь, что там за берег —
жизнь отнюдь не всегда слепа, —
усеянный тем, что для тебя потеряло значенье
(но диатомеи, любовь, светила
прекрасней, когда они исчезают,
как доказательства, удивленные, что их называют),
итак, когда, наконец, ты видишь, что там за берег
приближается под толикой паруса и без усилий кормчего,
то замечаешь, склонясь
меж грохочущих скал
и молчаньем богов —
хотя и доносится
с ближнего корта ближайшего мира
тупое эхо мячей бадминтона, —
как штиль исчезает, как вдаль убегает черный поток
жесткого времени, отразившего все как есть.

2
Но его законы служат вечному разделенью.
Здесь, на этом прибрежье, владычествует одна
молодость, что читает по буквам в надежде славы
беспросветность зари.
Просто склонись над волной — этого хватит сполна,
чтобы поверить в то, что потемки воды утолят твою жажду
(они наполнят твой рот в миг переправы,
словно ты жаждал света),
чтобы поверить в то, что борта твоей лодки высоки, —
и тогда ты увидишь, как вновь сплетутся
изборожденные шрамами
упорные корни детства —
колыбель твоего безрассудства.

3
О том, что нас связывает, расскажет
закон, по которому пишется книга странствий,
расскажет печать, скрепляющая грядущее.
Каким же он был, первый взгляд,
странный взгляд — оттуда, что дальше вспыхнувших звезд,
— и свободный?
Нет, нс свободный. Случай, ты плод коварства.
чей ум создает из царства
рассеянных соков растений
(о, животные души роз!)
тот нот, тот капкан для надежд и слез,
распустившийся в сердце умолкнувшей тени.

Мы время не виним в том, что оно проходит,
Лишь мы и сохраним всё то, что происходит;
Заброшенность души, несовершенство мира,
Дымящуюся кровь на монументах Тира.

Мы ветер не виним за то, что тот кумира
Имперского разбил. Сон с привкусом лимона,
Торговый караван, что потопил порыв
Амона, посланный откуда-то извне.

Мы не виним песок за то, что он впитал
Надежды жажду с чёрным млеком ночи,
Где каждый захлебнулся в тишине.

Простим воде, где звёздные кристаллы
Тревожат шаг бредущих в одиночку...
Гордыня говорит на языке смиренья.

И Ариост, над чьей любой страницей
Неспешными и праздными часами
Позабывались, грезя чудесами,
Стал сном, который никому не снится.
Хорхе Луис Борхес

Это ты
среди дремоты
все горишь, светильник старый.

Кто ответит,
для чего ты,
многознающес пламя?

Зелень меди —
склянка с маслом;
твой фитиль коптит печально.

Небо бредит,
И напрасны
в тишине часов удары

при неверном
лунном свете,
точно стух по наковальне.

Ты — светило,
что спалило
след от кровяных отметин.

То светило,
то безделка.
морем забранная в сети.

Может, память
ты осветишь,
с потайными уголками?

Меж "скорей"
и "слишком поздно"
сердце сжато, как тисками.

Проблеск клинка
что вознесся над морем.

*
Полдень лишь солнце в равновесии
на острие тени
краткая встреча двух возможностей.

*
Чудный свет опрокинут
растекся маслом из
светильника вместе с ночью

ОТЖАТАЯ НОЧЬ

Кафе
черный кот плюет и проходит
он вес бархатистее.

развертывается день
бесшумно
на странице
открытой заново.

На летних полях они срезают злаки,
наполняя колосьями подол Цереры.
И потревоженные змейки исчезают под
кровавым покровом маков, не успевая ужалить.
О ветер! прерви свой полет — пусть шелуха
сникнет и успокоится: рыжая ткань,
сотканная обнаженными юношами, покуда
они проплывают в солнечном море света,
склоняются, подбирают полной охапкой
и срезают мгновенным посвистом быстрой бронзы
стебли, хрустящие между
золотом их ладоней,
покуда под их ступнями земля выходит на свет.

*

Сухое дыханье, пылающие спины —
они выпрямляются, встряхивают головами,
юные служители Цереры,
каждый мускул непокорного тела пропитан потом,
каждый мускул бунтует против городского рабства.
Зарубки времени, бледные письмена царапин,
вписаны в их тела —
о, эти следы мальчишеских их любовей!
Такое порой находят о чистых эклогах
придворных поэтов —
о, эта бесстыдная верность
простодушной памяти счастья, такой обнаженной,
такой прекрасной, что теперь она ранит — словно
острый пучок соломы —
даже тогда, когда навсегда погаснет пространство жатвы.

I
Лиловый океан холщовый парус
суровый барак
где ветер незримо торгует.

*
Пирога: лежачее дерево
сухое глухое
вздыхает о неподвижности.

*
Где-то там — сплетенье островов и снов
но туда добраться сможет
смутная тень
смельчак

II
Заберись — ну-ка! —
в прожилки листа.
Гусеница полюбит тебя
голого под мехом.

*
Слепое жаждущее сердце
стань хищной птицей
иди шаг за шагом
по следу соли от слез.

*
Ты будешь так медленно
оттачивать молчание.
Даже темным непрозрачным временем
когда хрустнет кость в твоих останках
спугнув прохожего.

III
Песок
ни ветер ни камень.
Промежуток
между "вчера" и "может бить".

*
Песок стирающий все
ты растворишься в огне
кристальной идеи.

*
Черный камень
неподвижное начало
тебя изменит
только мысль.

IV
Храм хоромы
кирпичный сон или приют
чужое тело нагое чье-то пристанище
отмеренное время.

*
Тонкий невидимый разрыв
кристалл отделяет
жажду от влаги.

*
Бог бесконечности, верь
в линию, что чертит
полая кость будущего:
∞