Ка Ру Сель

Перед дверью стояли стол и три табурета. Столешница и сиденья были покрыты таким густым слоем земли и мха, что на нем даже выросла трава.

Ива смахнула сухие листья, вырвала сорняки и отскребла ногтями мох, отчистив часть поверхности. Стол был сделан из белого мрамора!

Мы сели. В лесу было влажно, в воздухе пахло близкой грозой.

Ива о чем-то задумалась, а потом вдруг спросила:

— Слышишь, как дрожит бамбук? Мне знаком его язык. Но почему я не помню слов?

С ветки сорвалась птица с ярким оперением.

— Что это? У меня бред? Я уже слышала этот звук хлопающих крыльев, — вскинулась Ива.

Ее фантазии пугали меня, и я спросил:

— Как назвать этот дом? Может, "Бамбуковые развалины"?

— Я назову его "Прошлая Жизнь", — ответила она.

Столица Поднебесной была окружена широким рвом и величественной крепостной стеной, украшенной бойницами и флагами с золотыми драконами. Над башнями, где несли дозор лучники, кружили ласточки.

Чун Ян жил в харчевне у Восточных ворот Запретного города. Его кошелек опустел, и он спал на циновке в подвале, среди бродячих торговцев, ярмарочных артистов и прочего сброда.

Каждое утро Чун Ян шел вдоль темно-красной стены императорских владений до Врат Небесного покоя, где гордо устремлялись к небесам две резные колонны в виде драконов, тотема китайского народа.

Терзаемый нетерпением и страхом, он съедал тарелку супа с лапшой на берегу рва и отправлялся бродить по улочкам. Шумная столичная жизнь отвлекала его от тревожных мыслей о собственной участи.

— Я вернусь через полгода, — сказал он, вытирая слезы на лице жены. — Я должен преуспеть. Тогда у нас начнется хорошая жизнь и ты будешь избавлена от тяжелой работы.

Люй И опустила глаза и долго молчала.

— Выслушайте мой совет, — наконец сказала она. — Вы родились в роскоши, а потом лишились всего. Помните, все в этой жизни преходяще, и мы не знаем, увидимся ли в следующей. Ни бедность, ни богатство не должны стать помехой нашему счастью.

— Если со мной в дороге что-нибудь случится… Чун Ян не договорил. Он обвел взглядом окрестности и заметил на краю дороги старую плакучую иву. Он увлек Люй И за собой и заставил ее опуститься на колени.

— Эта ива — свидетельница нашей клятвы, — сказал он. — Если со мной что-то случится и мы больше не увидимся в этой жизни, непременно найдем друг друга в самом начале следующей. Мы родимся близнецами и будем расти, не расставаясь ни на мгновение.

— Мне правда некогда, матушка. Поговорим завтра утром! Вовсе нет, я всегда звоню, как только выдается свободная минутка. Нет, матушка, я ему не звонила. Прошу вас, перестаньте понапрасну беспокоиться. Не нужно меня ни с кем знакомить! Мне нравится быть одной, и я не имею ни малейшего желания выходить замуж…

От возмущения матушка ненадолго лишилась дара речи, Ацзин воспользовалась этим, попрощалась и повесила трубку.

Она отнесла чемодан к входной двери и вернулась в комнату, чтобы поставить телефон на базу. Из окна ее квартиры на двадцатом этаже Пекин напоминал гигантскую, сверкающую разноцветными огнями мозаику с парящими в туманной дымке небоскребами и густым переплетением широких проспектов.

Ацзин на мгновение замерла, собираясь с духом, как солдат перед боем, и пошла к выходу.

— Наша нынешняя жизнь — всего лишь краткий миг. Мы жили прежде. И проживем еще множество жизней.

Я хотела задать вопрос, но старуха не стала слушать и продолжала:

— Под землей лежит царство, куда не проникают лучи солнца. Там есть дома, улицы и города — как на земле. Там господствует вечная ночь, а с темного неба светит бледная луна. Эту страну называют царством Тьмы, а населяют ее маны.

— Что еще за маны? — перепугалась я.

— Все, кто жил и больше не живет на земле. Мир разделен на три круга. Первый — для живых, второй — для духов, третий — для небесных обитателей.

Боги надзирают за всеми, демоны и лисицы кружат по трем мирам, служа добру или злу.

Здесь, на земле, есть Пекин, а в нем — Запретный город, где люди поклоняются Императору. Подданные царства Тьмы называют его Адом и повинуются его Повелителю. Верхним царством правит всемогущая Небесная Императрица.

— Но как Повелитель Тьмы обходится без света? Что он делает днем? Ему не бывает страшно?

— Он читает книгу наших рождений и смертей, в назначенный день призывает демонов, посылает их на землю, и они находят обреченных, где бы те ни прятались.

Слуги Повелителя тащат несчастных в Ад, и Владыка судит их. Невиновных он отпускает, и они бродят по унылым сумрачным улицам, а злодеев наказывает за преступления и обрекает на искупительные муки.

В день возрождения демоны снова заковывают нас в цепи, ведут к вратам Ада и что было сил толкают на гигантское вращающееся колесо. Очнувшись, мы оказываемся в новой жизни, чтобы исполнить новое предназначение: собаки, кота, мужчины, женщины, бедняка, богача, царя или нищего. Все зависит от того, как мы прожили предыдущую жизнь.

Воплощенная мечта перестает быть мечтой. Никогда еще Чун Ян не был так прозорлив, как в это мгновение. Если сегодня он примет подарок Судьбы, завтра она начнет искушать его бесконечными посулами славы.

Принцесса была умной девушкой и умела упреждать малейшее желание супруга. Она не знала, о чем он печалится, но, чтобы развеять его грусть, приказала построить огромный корабль, и летом венценосная чета спускалась по Большому Каналу, наслаждаясь изысканными яствами под звуки флейты.

Принцесса учила журавлей танцевать при лунном свете, устраивала праздники, где выступали лучшие оперные артисты, проводила поэтические турниры и строила дворцы на принадлежавших им обширных землях. Чтобы доказать мужу свою любовь, она с великой нежностью выбирала для него самых прекрасных наложниц, надеясь, что любовные игры развеселят Чун Яна.

При дворе новый фаворит был серьезен, холоден и проницателен, чем внушал окружающим безусловное уважение. Император поручил Чун Яну проведение аграрных реформ, и он с блеском справился со своей миссией, усилив тем самым влияние И Юя. Но вокруг него было много врагов. Евнух Ван Чжэнь люто его ненавидел. Другие завидовали его богатству, но восхищались рассудительностью, терпением и выдержкой.

Вовлеченный в интриги, он стал жестоким, научился улещивать одних и уничтожать других. Он спас от голода тысячи крестьян, но обрекал своих недругов на пытки и гибель. У него изменился характер.

Он часто впадал в ярость. Порой он искал убежища в уединении и тогда вспоминал прежнюю жизнь, которую вел после смерти родителей. Тишина и успокаивала, и угнетала его. Он звал слуг и приказывал готовить пир. Дворец украшался шелками, прибывали веселые гости — генералы, мандарины, придворные.

Сладкая лесть заставляла Чун Яна забыть о горах, бамбуковой роще и бедной хижине.

В шесть часов утра ветер разогнал облака. На улице нарастал шум. Били барабаны, аккордеонисты наигрывали простенькие мелодии.

Люди пели, аплодировали, потом кто-то выкрикнул в рупор: "Революция — высший Смысл существования! Все, кто хочет делать Революцию, вставайте в наши ряды! И к черту всех, кто против нас!"

Привлеченный шумом, я вышел на улицу с велосипедом. На перекрестке Чжун Гуаньцунь я встретил шедших из кампуса студентов университета Цинхуа. Они были в зеленой военной форме, с красными повязками на правой руке и значками с изображением Мао Цзэдуна на груди. Студенты несли широкий десятиметровый транспарант с надписью: "ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ МАО!", изготовленный из двух занавесей, сорванных с окон лекционного зала.

Допрос длился долго. Враг народа отказался признать, что растлевал юные умы и сдерживал их революционный порыв. Он оправдывался, называл себя солдатом Мао и говорил, что служит народу. Его монотонное бормотание действовало нам на нервы, и мы заставили его умолкнуть, дав несколько хороших пинков ногой.

На следующее утро на фасадах учебных корпусов красовалось не меньше двадцати дацзыбао. Они разоблачали других контрреволюционеров: преподавателя политических наук, который вечно строил козни, восстанавливая преподавателей против студентов, и секретаршу директора — ее подозревали в адюльтере с шефом.

На преступников, по последней моде, одели двухметровые бумажные колпаки, на которых черной тушью были записаны все их преступления. На шее у каждого висела трехкилограммовая табличка с именем под черным крестом. Развратницу-секретаршу "украсили" вместо бус дырявыми кедами.

Подсудимые должны были стоять с опущенной головой, а ученики по очереди поднимались на сцену и перечисляли их злодеяния, разоблачали преступления и плевали на голову. В конце каждой речи мы скандировали: "Да здравствует Председатель Мао Цзэдун!", "Да здравствует Культурная Революция!". Собрание завершилось пением революционных песен и торжественными клятвами в верности Председателю.

Я часто слышала название Пекин. Город десяти тысяч чудес. Где он находится, этот самый Пекин? И как туда добраться?

Сколько там домов? А кошек? А похожих на меня девочек? Какого цвета мостовые в Пекине? Сидят ли там на деревьях смеющиеся птицы? Высмеивают ли прохожих мраморные львы, охраняющие ворота домов?

Я садилась на стену, лицом к бесконечности, закрывала глаза и пыталась уловить голос брата среди бесчисленных посланий, которые люди доверяют ветру. Крики, плач, смех, шепот влюбленных, журчанье рек… Миллионы, миллиарды душ звездами загорались и гасли в океане жизни. Но мой брат умолк. Он растворился, стал кем-то другим.

Однажды ночью он был один на веранде и среди моря пионов увидел женщину в изумрудном платье. Он вздрогнул, решив, что видит сон. Но она заговорила с ним. Голос ее звучал ясно и отчетливо, его не заглушал шелест цветочных лепестков.

— Почему вы не позволяете мне подождать? Зачем отнимаете надежду?

Резкий порыв ветра пролетел по саду, и шелковое платье Люй И зашелестело и заструилось. В лунном свете Чун Ян увидел, как ноги его жены уходят в землю, а распущенные волосы превращаются в хрупкие ветки. Глаза, рот и нос исчезали за чешуйчатой корой, которая постепенно прорастала на ее коже.

Люй И исчезла, и вместо нее появилась плакучая ива. Ее крона шелестела — так, словно молодая женщина все еще говорила со своим мужем.

Пораженный Чун Ян не успел вымолвить ни слова. Листья пожелтели и облетели. Ветер подхватывал их, кружил в воздухе и уносил за стену. Через мгновение от дерева остался один трухлявый ствол.

В саду появился Цин И, которого Чун Ян не видел уже очень давно. Он бросился к плакучей иве, обнял ее, оросил горькими слезами и повернулся к изумленному Чун Яну.

— Мы — не люди, — сказал он. — Мы — те плакучие ивы, что вы посадили под окнами своего дома. В детстве сестра поклялась вознаградить вас за доброту. Теперь судьба велит нам расстаться.

Он поклонился Чун Яну и исчез в темноте.

Меня допрашивали первым, и я постарался отвечать максимально честно. Наш отряд состоял в основном из пекинских студентов. После приезда в Мэйлинь военные перегруппировали нас в Народном театре и отправили к подножию горы. Из-за трудностей с транспортом мы были практически отрезаны от внешнего мира. Как бы мы смогли в этих условиях войти в контакт с "Красным Востоком" и вмешаться в разделившее город противостояние?

Дознаватели не настаивали. Их вожак, так и не снявший темные очки, внимательно наблюдал за происходящим, курил, не выпуская сигареты изо рта, но не вмешивался. Он проводил меня взглядом до двери и весьма холодно ответил на прощальное приветствие.

Назавтра, во второй половине дня, меня разбудили ударами ног и потащили к месту судилища.

У подножия горы, под рисовыми плантациями, установили помост. Слева и справа от трибуны хлопали на ветру красные флаги, придавая окружающему пейзажу буйный колорит. На фронтоне сцены висел кумачовый транспарант с надписью, сделанной белым цветом: "Заседание по осуждению ревизиониста и контрреволюционера Вэня".

Когда я жил в городе, мне недоставало связи с землей. Я ел рис, не зная, откуда он берется и какой ценой достается. Мое существование было подобно крошечному дворцу, возведенному невидимыми усилиями миллионов людей. Я присоединился к культурной революции, чтобы соприкоснуться с реальностью, она подвергла меня испытанию холодом, жарой, тяжелой работой, бросила в тюрьму, чтобы испытать стойкость и убить гордыню. Случившиеся за год события совершенно изменили мою судьбу, направив течение жизни по другому руслу.

Вчера я был революционным командиром, сегодня стал арестантом.

Висевшая на шее табличка с перечислением всех моих прегрешений была ужасно тяжелой, но я сумел поднять голову и обвел взглядом рисовые террасы, напоминавшие зеркальную мозаику. Тучи отбрасывали на гору черную тень, над бамбуковой рощей парил шлейф тумана…

Я слушала, широко раскрыв глаза от изумления, потрясенная величием тайны, а довольная Ли с важным видом продолжала свой рассказ:

— Почему, как ты думаешь, у нас бывают особые отношения с некоторыми людьми? Почему одни заставляют нас страдать, а другие делают счастливыми? Зачем они приходят в наш мир, а потом исчезают, оставляя нас во власти тоски и отчаяния?

Почему кто-то становится нашим отцом, матерью, братом, сестрой, собакой, котом или муравьем, которого мы случайно лишаем жизни? Почему нас предают, обижают, любят и бросают?

Таков смысл кармы! Проживая новую жизнь, душа ищет разрешения прежней.

— Прекрасная новость, Чжанхуань! — Ацзин довольно улыбнулась. Ее продукция успешно завоевывала сингапурский рынок. — Ты отлично поработала, я согласна. Пусть подготовит договор и перешлет его факсом в гостиницу. И попроси Аврору срочно починить мой компьютер. Спасибо, дорогая.

Она сделала несколько деловых звонков, потом завибрировал второй сотовый. На экране высветился номер, и Ацзин улыбнулась.

— Добрый вечер… Я? Совершенно вымоталась… Мы работали допоздна. Нет, не могу. Буду в Гонконге. Перезвоню завтра, ровно в одиннадцать…

Ива превратила мою жизнь в ад.

Где же она? Я воображал, что днем она бродит по городу Мэйлиню, а ночью спит под каким-нибудь мостом. Денег у нее нет, значит, она попрошайничает в ресторанах. И ворует.

Как ей удалось сбежать из деревни? Неужели она прошла сотни километров пешком?

Может ли так быть, что наши товарищи заметили исчезновение Ивы и разыскивают ее? Вдруг какие-нибудь негодяи преследуют ее, а злые дети насмехаются над ней?

Не мерзнет ли она? И сколько раз в день плачет?

Никогда еще я так не страдал. В конце дня, стоило мне увидеть очередной сверток Ивы, боль скручивала внутренности.

Ближе к ночи безмолвная радость наполняла мою душу. Я делился едой с товарищами по камере, которых, как и меня, все время мучил голод. Ночь напролет я пережевывал свой скудный кусок, облизывался и был счастлив и горд, что меня кормит такая красивая и бесстрашная, такая необыкновенная девушка.

Иногда я позволял себе помечтать и видел нас с Ивой мужем и женой. Она готовила для меня пельмени, и ее руки, снова ставшие белыми и нежными, ловко управлялись с тестом, приправляя его любовью. Я представлял себе, как мы заводим детей и вместе старимся.

От мысли о том, что мы оба умрем, меня бросало в дрожь.

Сто лет! Как же коротка жизнь тех, кому не под силу расстаться!

Ацзин совсем ослабела и больше не могла ходить. Однажды утром она позвала игравшего в саду сына, но мальчик послушался не сразу, а потом подбежал к ложу, где угасала его мать, и вложил ей в руки венок из веток плакучей ивы.

Она улыбнулась.

— Я скоро отправлюсь в путешествие, — сказала она сыну. — Будь умным и храбрым, слушайся своего отца. Если загрустишь, вспомнив обо мне, отправляйся гулять по радуге, посмотри вниз на огромную щедрую землю и знай: там родилась и туда вернулась твоя матушка.

Мальчик покивал.

— А теперь ступай, позови ко мне твоего отца.

Ребенок убежал.

Она опустилась на ложе и стала ждать. Царившая во дворце тишина обволакивала ее, наполняя душу покоем и умиротворением. Ацзин вздохнула, прижала к груди венок и смежила веки.

— Наш мир подобен старинному зеркалу, — сказал незнакомец. — По ту его сторону, что украшена резной рамой, находится жизнь, по другую, гладкую, — смерть.

Мы пугаемся, когда боги поворачивают к нам зеркало гладкой его стороной, потому что видим в нем лишь собственное отражение.

Жизнь души — длинная череда перевоплощений. Мы умираем множество раз. Видел ли ты линяющую змею? Если хочешь расти, терпи, когда боги сдирают с тебя кожу.

— Что же мне делать? — с тревогой спросил Чунь И, не в силах понять смысл слов шамана.

Старый китаец произнес заклинания, сжег перед каменным святилищем несколько волчьих шерстинок и внимательно изучил пепел. Голос его изменился, на морщинистом, раскрасневшемся от огня лице отразилось изумление, и он произнес фразу, смысл которой остался для Чунь И загадкой:

— Жизнь вечна, разлука мимолетна. Судьба — бурная река, отдайся на ее волю и соединишься с Океаном.

Он по-отечески взглянул на юношу и прошептал:

— Любимое существо — жемчужина, таящаяся в темных водах. Если потерпишь кораблекрушение, знай — это для того, чтобы найти сокровище.

Я пытался утешить Иву, говорил, что Наша Революция — это революция сердец и не так уж сильно зависит от результатов нашей деятельности. Когда наш дорогой Председатель организовал движение "За перевоспитание в деревне", он хотел изменить наш образ мыслей, освободить от буржуазного духа и наших интеллектуальных притязаний.

Ива долго не могла успокоиться. Она рассказала, что родилась в семье высокопоставленных военных и родители очень ее баловали. У них были шофер, нянька, сиделка, кухарка, горничные и личная охрана, так что девочка могла посвящать всю себя учебе.

Отец запретил ей ехать в деревню, он достал для нее место в отделе пропаганды своего полка. Она взбунтовалась против привилегий и убежала из дома, свято веря, что суровая крестьянская жизнь и тяжелая работа укрепят ее физически и морально.

— Родители испортили мне жизнь, — с горечью повторяла она.

За широким рвом с водой стоял величественный павильон, надпись на его фронтоне гласила: "Врата Небесного Покоя".

Чунь И поднимался по беломраморному мосту с резными перилами, удивляясь, что усеянные бронзовыми гвоздями створки открыты. Он вошел в огромный двор. Перед ним высились Полдневные Врата, их охраняли солдаты в желтой униформе. Группа военных промаршировала по двору к одной из боковых дверей, и снова наступила тишина.

В воздухе носились громкоголосые ласточки. За стеной расхваливал свой товар торговец фруктами. Краска на стенах башенок и павильонов облупилась, с загнутых крыш исчезли горгульи. В трещинах между камнями выросли сорняки.

Сгорбившись от усталости, Чунь И вышел через боковую дверь, ведя коня в поводу, и отправился на поиски ночлега.

Завтра — да, наверное, это случится завтра — он узнает, что с ним станется в городе предков.

Ацзин разбудил голос стюардессы, сообщившей о благополучном приземлении в аэропорту Гонконга. Она открыла глаза. Ее сосед отстегнул ремень и встал, чтобы достать с полки вещи.

В машине пресс-атташе показал ей вырезки из местных газет и сообщил о назначенных интервью, телевизионных ток-шоу и коктейлях. Ацзин слушала рассеянно.

Поднявшись в номер, она решила принять ванну. У нее было всего двадцать минут на то, чтобы привести себя в порядок перед встречей с журналистами.

Ацзин открыла чемодан.

Между платьями лежал увядший венок из веток плакучей ивы.

Почему времена года сменяют друг друга?

Новый год приносит с собой холод и снег. На праздник Юань Сяо дует северный ветер, фонари дрожат и отбрасывают слабые отсветы на ледяные сосульки.

На Цин Мин снег чернеет и начинает таять, подо льдом бегут ручейки, капли воды со стуком падают с веток на крыши домов. На Дуань У, праздник пятой луны, принято печь клейкие рисовые пирожки и заворачивать их в листья бамбука.

Чтобы обмануть демонов, насылающих на людей болезни, мы повязываем на запястье цветные ленточки. Назавтра в горы приходит весна. По небу стремительно летят возвращающиеся из теплых краев белые журавли.

Почему удлиняется день? Почему воздух становится таким плотным? Деревья дышат, шелестят листвой, расправляют ветки и тянутся к небу.

Пчелы с бархатными полосатыми брюшками машут прозрачно-серебристыми крылышками. Кто научил их радоваться сбору меда?

Бабочка летит к вершине крутой горы, порхает под деревьями. Чья божественная рука начертала ее изящный абрис?

Минует лето, и полнолуние приводит на землю осень. Круглое плоское светило освещает оголяющийся лес. Листья деревьев краснеют, кусты желтеют, а на обвитой диким виноградом беседке висят тяжелые гроздья ягод. Под покатой крышей нашего дома-крепости притаились гранитные звери.

Скажите, верные друзья, стерегущие наш ночной покой: мимо вас, случайно, не пролетали боги горы?

На девятый день девятого новолуния наступает праздник Чун Ян, и осень покидает землю. В воздухе, предвещая приход зимы, разливается горьковатый аромат хризантем.