МОЙ ДОМ - МОЯ КРЕПОСТЬ

УКРЕПЛЕННЫЙ ЗАМОК

Замок, ставший мифом средневекового общества и европейской цивилизации, — это замок укрепленный, или крепость.

Слово "крепость" вошло в употребление лишь в 1835 году. Еще со средних веков его часто путают с дворцом, однако необходимо тщательно различать их, как в истории реальной, так и в истории мифа.

Дворец обладает двумя характерными особенностями. Прежде всего, он — обиталище королевское или, по крайней мере, княжеское, тогда как в укрепленном замке живет простой сеньор.

Крепость была тесно связана с военной активностью, и тем показательнее, что ее трансформация решительным образом вырастала из технической революции XIV — XV веков.

Когда появилась артиллерия. стены крепости больше не могут устоять против пушек, и замок постепенно превращается в реликт, символ, в руины, вызывающие у многих ностальгию. но если иметь в виду интересующий нас сейчас длительный период средних веков, можно предложить хорошее определение укрепленного замка: это "жилая" крепость.

Сначала, в X — XII веках, крепость возникает в двух формах: в Северной Европе — в виде башен и неприхотливых укрепленных жилищ, возведенных на природных или насыпных возвышенностях, — это крепость на холме; в Южной Европе такой замок предпочитали возводить в гористых местностях, то есть на скалах.

Вопреки тому, что иногда пишут, замки на холмах и на скалах строились вовсе не из дерева: с самого начала крепость возводится из камня и является свидетелем возвращения и возвышения камня в Средневековье.

Вообще говоря, замок, как и монастырь, неотделим от окружающей его природы. замок укоренил феодализм в самую почву. В этом его отличие от кафедрального собора, встроенного — хотя и в доминирующей роли — в глубь города.

Развитие замков на холмах приводит в XI — XII веках к возведению крепостей. Это прежде всего главная башня — донжон (слово, произошедшее от dominionem, место, принадлежащее сеньору), и его этимология ясно указывает на то, чем был в своей основе укрепленный замок — центром управления. Право укрепления и, стало быть, возведения укрепленного замка было королевской прерогативой. но в том и состоит одна из характерных черт феодализма — он лишал королевскую власть ее привилегий в пользу сеньоров. Кастеляны, которым замки сперва доверяли монархи, быстро становились их хозяевами. И когда пошел обратный процесс, когда короли и принцы принялись заново овладевать своими замками — это превратилось в длинный и знаменательный эпизод феодальной эпохи.

Герцоги Нормандские, короли Англии, графы Барселонские, короли Арагонские с легкостью отвоевывали власть над замками у их собственной аристократии, а вот борьба первых королей из династии Капетингов против кастелянов Иль-де-Франса в XI — XII веках была долгой и трудной.

Замок распространился по всей территории христианского мира, где поначалу появился в приграничных областях, в зонах конфликтов. Так, в местах соприкосновений с иберийским исламом, например в Каталонии, с X века количество замков насчитывалось дюжинами, а Кастилия обязана им своим названием. По мере строительства в эпоху феодализма во владениях сеньоров развиваются либо укрепленные деревни, либо замки, заставляющие переселиться жителей сеньориального владения — частично или всех.

Укрепленные замки с XI по XVI век возводили повсюду, но были регионы, особенно активные в этом плане из-за военных конфликтов и вторжений феодалов. Так, Уэльс, столь вожделенный для англичан, к XIII веку весь покрылся замками. Таким образом, Европа остается регионом, изобилующим замками, христианские государи реконкисты обещают или заселить уже существующие замки, или построить их для своих воинов, следующих за ними на завоевание этих земель и тех же замков. Тогда-то и родилось известное выражение "замки в Испании", которое еще в ту пору обозначало в христианской Европе понятие воздушного замка, то есть такого, о котором можно лишь мечтать.

Обычно выразительнейшим образцом сохранившейся средневековой крепости считают замок де Куси, который граф Ангерран III приказал отстроить между 1225 и 1245 годом. Вот как его описывал археолог: "Вот подлинный замок тех лет, притом из самых впечатляющих, с его трапециевидной планировкой, четырьмя угловыми башнями, с чудовищной громадой главной башни, взмывающей над очень длинным фасадом, абсолютно изолированной от куртины и даже от ближайших построек глубоким рвом. По своим размерам эта крепость велика и примечательна: стены высотой 6 метров, башни высотой 40 метров, высокий донжон 55 метров и 31 метр в диаметре".

Если замок в окружении природном — это преимущественно образчик феодальной крепости, то не менее достойные примеры представляют нам и замки, построенные в городе. В Париже, рядом с дворцом Сите — который является именно дворцом, — короли династии Капетингов приказали возвести нечто долгое время служившее укрепленной резиденцией, и это был Лувр; так же и врата поясных укреплений Филиппа-Августа, которые использовали в качестве королевской тюрьмы, стали символом крепости — оплота тирании — Бастилии. Французская революция началась со взятия и разрушения этой крепости.

Во времена герцогов Нормандских, королей Английских, замок настойчиво проникает как в их нормандскую резиденцию в Кане, так и в английскую столицу, где лондонский Тауэр, основанный Вильгельмом Завоевателем в конце XI века, является характерным образцом городского замка. В Италии самый почитаемый, хотя и не всегда самый независимый владыка, Папа, производит перестройку памятника Античности, громадной гробницы императора Адриана, в крепость одновременно военную и жилую — в замок Святого Ангела, Кастель Сант-Анджело. Когда в XIV веке Папы уходят из Рима в Авиньон, они приказывают возвести там один из самых эффектных укрепленных замков, резиденцию, которая, несмотря на то что называется Папским дворцом, представляет собою прежде всего крепость.

Замок тем временем эволюционирует. Пьер Боннасси так определяет эту эволюцию: "Первые донжоны были тесными и неудобными, они зачастую состояли из одной-единственной комнаты для гостей и бесед (aula) и спальни (camara), где вместе спали кастелян и все его домочадцы, включая слуг. Однако обстановка господской жизни быстро расширилась вместе с процессом обогащения, вызванного экономическим ростом. В XII и XIII веках кастелян уже в состоянии щедро выказывать главную добродетель эпохи: великодушие (или скорее широту натуры), его въезд в крепость обставляется в виде праздника, а сама крепость становится привилегированным центром сладкой жизни: отныне замок — среда обитания куртуазной цивилизации. Тогда и расцветает то, что назвали "жизнь в замке": помимо функций власти и обороны, жизнь в замке теперь отличается "манерами, культурой, известным искусством жить, роскошью и наслаждением".

В XIV веке наблюдается распространение подъемных мостов, окружающие замок деревянные галереи заменяют на сложенные из камня и поставленные на подпоры галереи с бойницами, возрастает количество двойных укреплений и барбаканов, в больших вновь возводимых крепостях, оборонные укрепления доходят до вершин башен и куртин, образуя широкую террасу, как можно видеть в парижской Бастилии или в замке короля Рене в Тарасконе. Если внутренняя меблировка остается скромной, то текстильное убранство комнат становится все богаче — подушки и тканые ковры, занавески, обивка. Пользуясь словами Жана-Мари Песеза, "замок конца средневековья все больше открывается во внешний мир, и дневной свет льется в комнаты через настоящие окна, зачастую попросту загороженные решетками, хотя иногда все-таки застекленные или хотя бы обклеенные бумагой или промасленной холстиной; по обе стороны окна — подстилки, каменные скамейки, выступающие прямо из толстых стен, они умеют создавать атмосферу общения более интимного, чем просторные залы". Вместе с каменными галереями и другими архитектурными диковинками укрепленный замок обретает и собственный мифологический образ.

В XV веке замок становится подлинно театральным местом, театром жизни и театром мира. Наиболее законченной и рафинированной моделью можно считать княжеский замок конца средневековья Меюн-сюр-Йевр, сейчас почти полностью разрушенный, однако его легендарный облик в миниатюре можно видеть на картинках к "великолепному часослову герцога Беррийского" начала XV века: "если в нижнем ярусе построек укрепленного замка — отвесные башни, обманные нижние валы, суровость стен, протяженность рвов, то в верхнем ярусе он разворачивает перед нами всю изысканность уходящей готики: стеклянные окна, щипцы крыш с коньками, ощетинивающихся верхушками колоколен, выступы с громадным каменным рыцарем высотой шесть метров, возвышающимся на островерхой крыше залы для приемов, опорные балки и повсюду скульптуры, цветные изразцы с гербовыми символами герцога Жана Беррийского: лилией, медведем и раненым лебедем". Замок Меюн-сюр-Йевр словно сошел со страниц волшебной сказки о феях.

В период между запустением из-за неспособности противостоять артиллерии и бытовому дискомфорту и разрушениями, коим подверглась часть замков со стороны таких власть имущих, как Людовик XIII и Ришелье, стремившихся покончить с феодализмом, укрепленный замок более или менее погружается в летаргический сон. Упоминание образа замка в энциклопедиях XVIII века показывает, что в век Просвещения он стал обозначением ретроградного сельского феодализма.

Романтики, разумеется, воскресили замок. Примером может служить реконструкция замка Штольценфельс, возведенного архитектором Арнольдом фон Изенбургом (1241–1259) — в 1688 году этот замок был разрушен войсками Людовика XIV. Город Кобленц в 1802 году смог похвалиться перед прусским князем империи, будущим Фридрихом-Вильгельмом IV, только своими руинами. Тот поручил восстановление архитектору Карлу Фридриху Шинкелю, который занимался им начиная с 1836 года. В реконструкции привлекает внимание театральный аспект; по правде говоря, это и было задумано как театр для княжеских представлений, гармонично сочетавший здание с ландшафтом. Внутреннее убранство прославляет средневековое рыцарство посредством настенных полотен на исторические сюжеты, оружия и доспехов.

Другие впечатляющие реконструкции замков будут осуществлены по совету власть имущих второй половины XIX века. во Франции примером может послужить реконструкция, которую Вьолле-ле-Дюк сделал для императора Наполеона III и императрицы Евгении, — восстановление замка Пьерфон, построенного в начале XV века и теперь лежавшего в руинах.

Замок, как и собор, во времена романтизма превратился в метафору. Так, Жерар де Нерваль, которого неотступно преследовали мысли о замках, воспел "замок души человеческой", что, конечно, в свою очередь вдохновило Рембо:

И Верлен, сидя в одиночной камере в тюрьме Монс, превращает свою темницу в "замок души":

Замок, волшебный замок,
Где душа моя возрастала.

А еще укрепленный замок — отличный объект для упражнений на уроках рисования. Им полны комиксы, фильмы, телепрограммы, театрализованные действа с педагогически выстроенным историческим колоритом. Среди всех средневековых чудес именно укрепленный замок приумножил свое влияние воздействием на души и на чувства детей.

РЫЦАРЬ, РЫЦАРСТВО

Пьер Боннасси точно определил проблему, с которой связано изучение средневекового рыцарства. Он писал: "В понятии рыцарства очень трудно отличить его мифологическую составляющую от реальной".

"Именно миф — миф о рыцаре, влюбленном в абсолют и мстящем за обиженного, — пройдя сквозь легенду и литературу, а в конце концов и через кинематограф, остался в коллективном мышлении".

Обращение к истории возникновения того или иного слова всегда проливает свет на проблему. Слово "рыцарь", или "шевалье" — chevalier, — появляется с опозданием: первоначально вместо него употреблялось слово miles, обозначавшее на классической латыни солдата, а в позднее средневековье — свободного воина.

Очевидно, что шевалье связан с лошадью (cheval), и рыцарь — это прежде всего тот, кто хотя бы имеет коня и умеет биться верхом.

Стоит сказать несколько слов о его военном снаряжении. Основные элементы — это длинный обоюдоострый меч, пика с древком из бука или ясеня с заостренным железным клинком-наконечником, деревянный обшитый кожей щит, который может быть самых разнообразных форм — круглый, продолговатый или миндалевидный. Твердый римский панцирь заменяется на бруань — кожаный плащ с широкими рукавами, покрытый металлическими чешуйками-пластинами, тесно подогнанными одна к другой по тому же принципу, по которому кроют шифером крышу. Шлем, как правило, — не более чем простой колпак из металла, иногда его металлический остов обшивали кожей. Главная эволюция этой экипировки, произошедшая за эпоху средневековья, — замена бруани на кольчугу, прикрывающую все тело, от плеч до колен, с разрезом внизу для удобства верховой езды. Эти металлические кольчуги, отлично защищавшие от ударов меча, не слишком хорошо предохраняли от ран, наносимых пиками, которые вовсю применялись в соответствии с обновленной техникой военной атаки.

Средневековый рыцарь должен был располагать значительными финансовыми средствами, чтобы купить себе одного или несколько коней и тяжелое снаряжение; должно было у него быть и свободное время, ибо помимо частой тренировки необходимо было заявлять о себе в праздничных боях, на турнирах и даже на охоте, которая чаще всего становилась его исключительным уделом.

Рыцарство возникает в XI веке. Сословие milites (а на народной латыни — caballarii) около тысячного года широко распространяется в Северной и Центральной Франции, потом, в XI веке, в Средиземноморье и, наконец, в остальных регионах христианского мира. Эти milites одновременно и воины на службе у более важных сеньоров, и хранители замков на службе у своих господ; многие из таких кастелянов становились свободными и сами превращались в независимых рыцарей в течение XI и XII веков.

Возникновение milites происходило в атмосфере подозрительности, питаемой Церковью по отношению к воинам, которых часто считали просто разбойниками. Тогда рыцари и обрели в качестве своей миссии защиту вдов и сирот, а говоря совсем широко — всех сирых и неимущих, включая не носивших оружия людей, каковыми были первые купцы.

Тем временем в XI веке ускоряется эволюция, отдалявшая Церковь и средневековое христианство от пацифистского духа первоначального христианства. Церковь утвердилась в мысли о необходимости и даже пользе войн при определенных обстоятельствах. Эволюция оформилась окончательно, когда в конце XI века Церковь сама предприняла священную войну — то есть крестовые походы. Война за имя Божие и за слабых была одобрена новыми ритуалами, которые стали чем-то вроде рыцарского крещения, торжественного обряда посвящения в рыцари. Особенно благоприятствовали развитию такого рыцарского христианства просторы Иберийского полуострова. Реконкиста, то есть возвращение полуострова христианам, главным образом отвоеванное ими у мусульман военным путем, выдвинула на первый план рыцарей, которые стали достойным образцом не только для христиан полуострова, но и для всех жителей христианского мира.

Образ рыцаря был настоятельно необходим и христианским королям. Средневековым королем, без сомнения стяжавшим себе лучший образ короля-рыцаря, был английский король Ричард Львиное сердце (1189–1199).

В Центральной и Восточной Европе покровителем белого рыцарства неожиданно стал темнокожий рыцарь святой Маврикий, но особенно распространился по всему христианскому миру пришедший с Востока святой Георгий. Он убил дракона, чтобы освободить принцессу. Святой Георгий был образцом куртуазного рыцаря, чьи сила, смелость и святая суть служили защите слабых.

На протяжении всех средних веков отношения между Церковью и рыцарями — несмотря на крестовые походы и принятие теории праведной войны — были непростыми, что хорошо видно на примере истории турниров. Эти турниры, которые с известной натяжкой можно сравнить с большими спортивными состязаниями наших дней, живо интересовали не только рыцарское сословие, но и безумствующие толпы. Турниры не только поднимали боевой дух и повышали умение, но служили и развлечением. Однако Церковь видела в этом неуправляемое прославление насилия, поворот от праведной войны к возбуждающему зрелищу и находила слишком явным мирской и даже языческий аспект этих соревнований.

Эволюцию рыцарского образа иллюстрируют рыцари круглого стола. идеалы храбрости в XII веке, они на протяжении XII и XIII веков превращаются в героев куртуазной любви. Три основных цели храброго и куртуазного рыцаря — это приключение, честь и слава.

Между XII и XV веком история рыцарства претерпевает два важных изменения. Прежде всего это возникновение военных монашеских орденов, "рыцарей христовых". Это завершающая точка в повороте христианства к войне. Немыслимое до XI века появление типажа, объединяющего в себе воина и монаха, происходит во время крестовых походов, когда во второй половине XI века папа Григорий VII вводит в обиход выражение miles Christi (рыцарь Христов) в контексте абсолютно военном. Именно чтобы защитить святую землю, защитить ее обитателей христианского вероисповедания, защитить пилигримов, и возникают эти новые ордена. В 1113 году создан странноприимный орден Святого Иоанна Иерусалимского; в 1120-м — орден тамплиеров.

Другой важной переменой в истории рыцарства было учреждение в XIV и XV веках королями и князьями декоративных орденов, каковые они по собственной прихоти закрепляли за важными светскими особами, которых стремились отличить или привязать к себе. В 1330 году Альфонс

Кастильский основывает первый светский рыцарский орден; Эдуард III английский в 1348-м — знаменитый орден Подвязки; Иоанн Добрый в 1351-м — орден звезды. в XV веке самым знаменитым из этих творений был орден Золотого Руна, основанный в 1430 году герцогом Бургундским Филиппом Добрым.

Такие ордена напоминали братства и могли в будущем быть основаны простыми рыцарями. Так, Бусико в начале XV века учреждает орден "Зеленого щита с Белой Дамой", посвятивший себя заботе о чести девушек и дам, пострадавших от насилия в ходе Столетней войны, и составляет восторженный трактат о старинных рыцарских ценностях.

Эти рыцарские ордена свидетельствуют о ностальгии по прошлому и о возрождении артуровской мистики. они пытаются обессмертить "восхваление славы, чувство чести, щедрости и величия души".

Вот в такой атмосфере в лоне чудесных героев рыцарского средневекового мира рождается и начинает утверждаться новый мотив. Речь о девяти богатырях.

Эта тема отображает концепцию средневековых эрудитов, стремившихся доказать, что их идеалы суть продолжение трех цивилизаций, из которых и вышла цивилизация средневековая: это иудейская цивилизация и Ветхий Завет, античная языческая цивилизация и средневековая христианская.

Так была выделена группа девяти героев. Три иудея из ветхого завета: Иисус Навин, Иуда Маккавей и Давид; три язычника античности: Гектор Троянский, Александр Македонский и Юлий Цезарь; три христианина средних веков: Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский, первый латинский король в Иерусалиме в 1099 году, память о котором не сохранилась в мифологической истории.

Впервые эти девять идеальных храбрецов появляются в трактате Жака де Лонгийона "Обеты павлина" в 1312 году. Мода XIV и XV веков на гобелены и появление игральных карт окончательно утвердили известность этих доблестных витязей. Именно Карл Великий в колодах таро и обычных картах стал королем червей.

Тема доблестных витязей была такой успешной, что вышла за мужские рамки рыцарства. В XVI веке появляются героини, входящие в рыцарский универсум как активные деятельницы, а ведь в куртуазной любви женщина играла исключительно пассивную роль.

XV и XVI столетия стали периодом брожения рыцарского мира. хорошим примером тут может послужить роман каталонского писателя Жоакина Мартуреля де Валанса "Тирант Белый", увидевший свет уже после его смерти, в 1490 году. Этот вымышленный рыцарь — важная веха на пути, ведущем от Ланселота к Дон Кихоту.

Сервантес считал этот роман лучшей книгой в мире; и сам автор заявляет, что намеревался возродить "вкус к подвигам и славному имени старинных и очень добродетельных кавалеров". В недавнем предисловии к французскому изданию романа знаменитый перуанский романист Марио Варгас Льоса заявляет, что этот претенциозный роман, как мало какой другой, заслуживает того, чтобы называться европейским: "ибо именно половина Европы и все Средиземноморье составляют место действия и обстановку, в которой органично действует исторический герой, чувствующий себя на своей родной земле, как в Англии, так и в Бретани, как в Греции, так и в Испании, и не признающий иных границ между существами человеческими, кроме одних только различий между честью и бесчестием, красотой и безобразием, доблестью и низостью".

Воображение европейцев XV и XVI веков волнуют новые рыцари, такие, как появившийся в XVI веке герой романа итальянца Монтальво Амадис Галльский (1550), имевший необыкновенный успех. Испанские и португальские конкистадоры, завоевавшие часть Америки в начале XVI века, в передышках между походами и боями услаждали себя чтением рыцарской литературы подобного рода. Вот так она и доросла до подлинного шедевра, который явился в одно и то же время и апофеозом восхищения рыцарством и его достижениями, и резкой критикой идеального образа, уже явно вышедшего из моды.

После этого о рыцарях вспоминают только благодаря учености историков XVIII и XIX веков. Во времена "бель эпок" широкая публика во Франции получила возможность прочесть научный трактат Леона Готье "Рыцарство" (1894), после которого рыцарство вошло в моду. Рыцарские идеалы воодушевили Бонапарта, в 1802 году основавшего орден, называвшийся по достижениям, за которые давался, орденом Почетного легиона. его первой степенью был рыцарский титул — "кавалер Почетного легиона".