Артюр Рембо К*** Ней ЗИМНЯЯ МЕЧТА В вагонах голубых и розовых и алых Уехать от зимы! Там в каждом уголке для поцелуев шалых Приют отыщем мы. Закроешь ты глаза, забыв, как ветер колкий Гримасничает за окном, Как черти черные и бешеные волки Стенают в сумраке ночном. И, словно паучок, щеки твоей коснется Мой быстрый поцелуй, и скромно отвернется Притворная щека. "Поймай!" - прошепчешь ты, мы обо всем забудем: На шее, на груди всю ночь искать мы будем Бродяжку-паучка.

СЛЕЗА

Вдали от лазоревок, стад, крестьянок,
Там, где не верезг вокруг — а вереск,
Я пил пополудни зеленый плеск —
Как теплое зелье, туман пролеска.

Исток Уазы, оазис приманок —
Бессловесные вязы, притихший лес.
Что зачерпнуть я мог из тумана?
Глоток - золотой, постылый и пресный.

И впрямь, уж какой из меня пропойца!
Потом гроза наползла на закат.
Я видел, в ночи роятся и строятся
Пространства среди голубых колоннад.

И плеск, сквозь песок просочившись, канул,
А тучи в лужи бросали град...
Ловец жемчужин, искатель кладов —
Какой я жаждою был объят!

ВЛЕЧЕНИЕ

Направлюсь вечером я прямо в синеву;
Колосья соблазнят мечтателя щекоткой;
Коснется ветер щек, и я примну траву,
Беспечно странствуя стремительной походкой.

Пойду, не думая о том, чего не жаль;
Впервые утолив мой пыл нетерпеливый,
Кочевника прельстит изменчивая даль:
Природа, я в пути любовник твой счастливый!

БУФЕТ

Дубовый, сумрачный и весь резьбой увитый,
Похож на старика объемистый буфет;
Он настежь растворен, и сумрак духовитый
Струится из него вином далеких лет.

Он уместить сумел, всего себя натужив,
Такое множество старинных лоскутков,
И желтого белья, и бабушкиных кружев,
И разукрашенных грифонами платков;

Здесь медальоны, здесь волос поблекших прядки,
Портреты и цветы, чьи запахи так сладки
И слиты с запахом засушенных плодов, —

Как много у тебя, буфет, лежит на сердце!
Как хочешь ты, шурша тяжелой черной дверцей,
Поведать повести промчавшихся годов!

РОМАН I Погожим вечером тебя влечет уют, Но кто в семнадцать лет бывал уравновешен? В кафе по вечерам в июне пиво пьют, А ты под сенью лип зеленых безутешен. Всем розам запах лип в июне предпочтешь; В томленье сладостном смежить готов ты веки, А город недалек, там в городе кутеж, И пиво пенится, бушуя, словно реки. II Ты замечаешь вдруг, что темно-синий клок Над крышей окаймлен трепещущею веткой, Проколот белою звездой, чей луч поблек, Но все еще манит своей дурною меткой. В семнадцать лет июнь — дразнящая мечта; Шампанским сок пьянит, а в жилах кровь рокочет, И кажется тебе, что робкие уста Звереныш-поцелуй доверчиво щекочет. III А сердце у тебя в груди, как Робинзон; Смотри: там, где фонарь сиянием раскрашен, Прошла девица, вся она — хороший тон; Тень рядом жуткая — воротничок папашин. Но ты в глазах ее невероятно глуп; Проворно смерила тебя лукавым взглядом, И уничтожен ты, и не сорваться с губ Твоим изысканным любовным серенадам. IV Влюбленный, ты себе сонетами внушил, Что все еще влюблен и в августе, как прежде; Друзьям ты надоел, ее ты насмешил; Письмом кладет она конец твоей надежде! В смятенье, потеряв надежду на уют, Под сенью старых лип, как прежде, безутешен, Ты направляешься в кафе, где пиво пьют, Но кто в семнадцать лет бывал уравновешен!

БРЮССЕЛЬ
Июль
Бульвар Регента

Очаровательные клумбы до
Дворца Юпитера — здесь на бульварах
Перемешал Ты синеву Сахары
И амарантов сочное бордо.

Лианы, розы солнечных лучей,
Сосновые расцвеченные иглы,
Вдовицы клетка!.. Путаные игры,
И всюду птичий гомон: чио! чио!

Напудренные, чинные фасады,
Чужие страсти за стеклом оконным,
Ухоженный розарий под балконом
Джульетты, полоумной от любви.

Джульетта — это вроде Генриетты,
Одной из железнодорожных станций,
Где черти голубые в буйном танце
Кружатся в сердце гор, как в сердце сада.

Зеленая скамья, где над гитарой
Склонилась белокурая ирландка,
В столовой детский лепет, квартирантка
Гвианская щебечет в клетке старой.

Палаццо герцога, печать былого,
Глоток цикуты, солнце и самшит,
Что полусонно под окном шуршит.
Красиво адски! Тсс! Теперь ни слова.

Прохожих нет, с утра закрыты лавки.
Бульвар — знакомая пустая сцена,
Дневною драмой тишины бесценной
Любуюсь я, не говоря ни слова.

* * *

Кто она, не цветок, так, быть может, альмея?
Неужели она исчезает, бледнея
В голубые часы, когда, схожий с мечтаньем,
Дышит город вдали всем своим очертаньем?

Слишком ясен рассвет! Это слишком прекрасно!
Пел Рыбачке Корсар, так что слушать опасно;
Грустно маски молчат, но поверить бы рады,
Что на море ночном хороши маскарады.

ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР Она была почти раздета, И, волю дав шальным ветвям, Деревья в окна до рассвета Стучались к нам, стучались к нам. Она сидела в кресле, полу- Обнажена, пока в тени Дрожали, прикасаясь к полу, Ее ступни, ее ступни. А я бледнел, а я, ревнуя, Следил, как поздний луч над ней Порхал, подобно поцелую, То губ касаясь, то грудей. Я припадал к ее лодыжкам, Она смеялась, как на грех, Но слишком томным был и слишком Нескромным этот звонкий смех. И, под рубашку спрятав ножку, "Отстань!" — косилась на меня, Притворным смехом понемножку Поддразнивая и казня. Я целовал ее ресницы, Почуяв трепет на губах, Она пыталась отстраниться И все проказничала: "Ах! Вот так-то лучше, но постой-ка…" Я грудь ей начал целовать — И смех ее ответный столько Соблазнов мне сулил опять… Она была почти раздета, И, волю дав шальным ветвям, Деревья в окна до рассвета Стучались к нам, стучались к нам.

ДОБРЫЕ МЫСЛИ УТРОМ

О, лето! Пятый час утра.
У сна любви пределов нет.
Но в воздухе хранит рассвет
Все, что сбылось вчера.

Но там, задолго до поры
Провидя солнце Гесперид,
Приобретают столяры
Рабочий вид.

В пустыне мшистой — сон, покой,
Но гул проходит по лесам,
В угоду жизни городской,
Плафонным небесам.

Рассветный не губи настрой,
Рать вавилонского царя!
Венера, любящих укрой,
Пока горит заря!

Царица пастушат!
Дай столярам вина ушат,
Пусть им полюбится покой,
А в полдень — их тела омой волной морской!

ХОРУГВИ МАЯ

Дрожа, умчался в высоту
Далекий крик: ату! ату!
А аллилуйи тишины
В глуши смородины слышны.
Смеясь, по жилам бродит хмель,
И вьется виноградный змей.
Лазурь светла, как серафим,
Смешался блеск небес и волн.
Пусть этот блеск меня сразит —
Сраженный, упаду на мох.

Выходит, что тоску влачить
Не так уж трудно. Вот сюрприз!
Взлечу на колеснице дня
В зенит, в трагическую высь.
Природа, ты меня убей! —
Умру, переплетясь с тобой, —
Пока наивных пастушков
Приканчивает суд мирской.

Пусть этот жар меня сожжет —
Тебе, Природа, предаюсь.
Вот жажда и алчба мои:
Прими, насыть и напои.
В душе иллюзий — ни одной,
Смеюсь над солнцем и родней.
Хотя в веселье нет нужды, —
Хватило б воли да беды.

***

Послушай, как громко трубит у дорог в апрельских потемках зеленый горох!
В потоке видений, в высотах ночных колышутся тени почивших святых.
На мертвенных лицах тоска забытья и жажда — напиться земного питья...
Ни трюк балаганный, ни звездный обман — мираж этот странный, полночный туман.
И смотрят, и брезжат — Сицилия, Рим — сквозь лунные мрежи, сквозь морок и дым!

ПЕСНЯ ИЗ САМОЙ ВЫСОКОЙ БАШНИ В безоглядности, в холе Дни прошли без следа, У безволья в неволе Я растратил года. Вот бы время вернулось, Чтобы сердце очнулось! — Нет! — сказал сам себе я. — Нет возврата, ступай! Ни о чем не жалея, Воспарить не желай. Дни грядущие кратки: Уходи без оглядки. Отрешен от всего я, Что хлебнул молодым; Все страданье былое Растворилось, как дым. Но от жажды тлетворной Стала кровь моя черной. Так забытую пажить, Где репей да лопух, Суждено будоражить Только скопищу мух, Что с паскудным гуденьем Мельтешат над забвеньем. Ах, душа моя!.. Что ж ей После стольких потерь, Кроме Матери Божьей, Остается теперь? Обездоленной, ныне Вопиять ли в пустыне? В безоглядности, в холе Дни прошли без следа, У безволья в неволе Я растратил года. Вот бы время вернулось, Чтобы сердце очнулось!

СОН БЕДНЯКА

Быть может, как-нибудь
Судьба меня отпустит
В знакомом захолустье
Спокойствия хлебнуть —
И мирно кончить путь.

Когда пройдет недуг
И зазвенит в кармане,
Куда меня потянет —
На север иль на юг,
В страну Садов иль Вьюг?

— Нет, сны твои не впрок!
Не вымечтать былого
И не вернуться снова
На давешний порог,
В зеленый кабачок!

ВЕЧНОСТЬ Обретена Вечность!.. Она — Это волна, Слитая с солнцем. Дух мой хранитель, В бессонной ночи Свету заклятья За мной прошепчи. Сбросив оковы Всеобщей судьбы, Свободен ты снова, Ты - сам по себе. Над этой атласной Жаровней зари, Над смутою косной, Вера, пари! Всего лишь мгновенье Забвения, но — Познанье, терпенье, Страданье дано. Обретена Вечность!.. Она — Это волна, Слитая с солнцем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

И каждый мотылек, что к лампе льнет,
И каждый зверь затравленный, и каждый
Птенец дрожащий — и усталый скот —
Такой же самой мучаются жаждой.