L'esprit
de Paris
RITORNO ALLE RADICI
возвращение к корням
Отрывки из романа Андреа Фациоли "Как ограбить швейцарский банк"
Старая госпожа Огюстин откинулась на спинку кресла. Прищурила глаза от солнца, все ниже опускавшегося к горизонту. Расправила край юбки, слушая — как бы ненароком — стрекотание цикад. Госпожа Огюстин любила цикад.
Камердинер принес поднос и поставил его на столик из кованого железа. Хозяйка поблагодарила его кивком головы и сказала:
— Спасибо, Жорж, выпейте что-нибудь и вы. Жорж, в свою очередь, поблагодарил ее и налил две рюмочки пастиса. Потом сел и посмотрел в сторону парка.
Грóзы предыдущей недели сотворили чудеса. Гибискус наконец расцвел, а еще два куста вербены, рядом с входной аллейкой, доказывали, что и у провансальского лета есть про запас яркие цвета.
— Сегодня нет ветра, — заметила госпожа Огюстин.
— Верно, — кивнул Жорж, — это значит, что дождей больше не будет.
Грозы в начале лета были редки. Но их очень ждали, потому что они несли запас воды, которого обычно хватало до конца августа.
Жорж поздоровался с садовником, который поливал землю под розмарином, тимьяном и майораном. Госпожа Огюстин сказала Жоржу, чтобы он предложил рюмочку Жану; тот принял предложение, извинившись за перепачканные в земле руки.
— Взамен, — улыбнулась госпожа Огюстин, — принесете мне аромат розмарина!
И каждый выпил по глоточку пастиса, а цикады продолжали свой нескончаемый концерт.
Допив, садовник распрощался: ему еще надо было доделать работу и спуститься в деревню — выполнить поручение. Госпожа Огюстин призвала его не терять времени.
Перед отъездом он полил два куста кизила и несколько калин, особенно нуждавшихся в воде. Потом направился к восточному краю парка, где несколькими днями раньше посадил молодую оливу. Первые дни имели решающее значение для ее выживания.
Затем быстро умылся, переоделся и поспешил в деревню, чтобы успеть до закрытия банка и почты.
Перед ним стояли бюрократические задачи: оплатить пару счетов, получить зарплату, послать три заказа на семена и черенки роз.
Он зашел пропустить стаканчик к Марселю.
Клиентура у Марселя была пестрая: туристы, желающие попробовать какой-нибудь специалитет, туземцы, заправляющиеся аперитивом, охотники, которые утешались полулитровой кружкой пива после не особо успешного дня.
— Эй, Жан, тебя просят к телефону!
— Меня? — изумился садовник. — Кто же это мне сюда звонит?
— Наверно, родственница твоя, — сказал Марсель. — Она спросила, знаю ли я Жана Сальвиати, и сказала: узнайте у него, хочет ли он поговорить с Линой Сальвиати.
Марсель произнес фамилию с ударением на последнем «и».
— Лина Сальвиати? — переспросил садовник.
— Именно так. Родственница?
Жан Сальвиати кивнул, поднося трубку к уху, но ничего не сказал. Сначала он подождал, пока Марсель отойдет. Наконец тихо произнес:
— Алло.
— Алло, — ответил мужчина по-итальянски.
— Господин Сальвиати?
На сей раз ударение стояло на втором «а».
— Да, — подтвердил садовник.
— Это администратор бара «Ла Пергола», здесь, в Лугано, — продолжал мужской голос. — Ваша дочь звонила, но потом ей пришлось уйти. Она просила меня вам об этом сказать. А теперь прошу прощения…
Один неудачный вечер в казино, думала Лина, и вот я тут. Элтон придвигался к ней и едва шевелил губами, словно читал наизусть стихи. Лина пыталась понять, где она ошиблась.
За другими столиками девушки флиртовали и пьянели. Почему ей приходится говорить тут о деньгах?
— Расслабься, — сказал Маттео, — никто не хочет причинить тебе зло. Я выступил в роли посредника. Не так ли, Элтон?
— Господин Форстер говорит, что в целом он не против, — сказал Элтон. У амбала был изысканный говор и мягкий голос.
— Не против чего? — спросила Лина, которая начинала находить эту ситуацию нелепой.
— Не против полюбовной сделки, — пояснил
Элтон. — В частности, потому, что господин Форстер в курсе вашего тяжелого финансового положения.
— То есть он знает, что у тебя нет ни гроша, — уточнил Маттео. Элтон продолжал:
— Тебе нужны деньги, господин Форстер хочет получить обратно свои. А твой отец был профессионалом, одним из самых искусных.
— Но…
— Банки, супермаркеты, почтовые отделения, даже виллы и частные дома. Всё без насилия, с помощью нужных знакомств и…
— Хватит, — Лине удалось прервать его. — Мой отец переменил жизнь.
И в самом деле, Жан Сальвиати никогда не согласился бы вернуться к своей старой жизни.
Но если Форстер сообщит ему, что дочь, залезшая по уши в долги, у него в руках…
В этом углу Прованса в отпускную пору время иногда впадает в рассеянность. Послеобеденное солнце стоит недвижимо в небе, и перед глазами проходит одно старое лето за другим, они забираются в ставни или кружатся в пыли полутемной гостиной. И совсем нетрудно расслышать их жужжание в звуке проезжающего по улице мопеда.
Жан Сальвиати чутко внимал знакам летних времен, погребенных в прошлом. Возможно, потому, что летнего отдыха ему досталось немного. В течение года он жил в Швейцарии, а на каникулы отправлялся во Францию, к деду и бабке. Именно там он научился многим вещам, о которых можно сказать: ты осознал, что владел ими только после того, как их забыл.
— Хорошо тут, правда? — сказал Филиппо Корти.
— О да! — воскликнула его жена Анна. — Домой отсюда не хочется.
Сальвиати ограничился кивком. Было нечто в неспешных сумерках, что напоминало ему отца. Его отточенные жесты, тщательность в подготовке к делу. Когда он впервые пошел с ним грабить квартиру, дед с бабкой пару лет как умерли. Именно так, без драм, Жан Сальвиати оставил за плечами детство.
— Если подумать, — говорил тем временем
Филиппо, вращая в руках бокал с вином, — в сущности, было бы неплохо пожить жизнью вора высшего класса. Вроде Кэри Гранта из «Поймать вора». Чудная вилла на Лазурном Берегу, красивые женщины, спортивные машины…
— Дом в Провансе у нас есть, — сказала его жена. — Только не говори мне, что тебе не хватает красивых женщин!
Филиппо улыбнулся. Он был худощав, лет сорока, с густой и вьющейся шевелюрой и такой же бородой.
— Может быть, мне не хватает ограблений.
Наверно, здорово организовывать дело, подгадывать нужный момент, планировать бегство…
Сальвиати хорошо знал эту светскую игру. Вот так она и возникала обычно: летний вечер, время, которое надо чем-то заполнить, полет фантазии. Представь себе, что ты грабишь банк! И он, не говоря лишнего, включался в игру.
— Почему бы и нет? — приподнял он уголки
губ. — Если хотите, можем попробовать...
Все произошло за считанные часы, но Анна так устала, словно не спала три ночи. От каждого звука она вздрагивала. Всякий шорох, тиканье часов были сигналами на непонятном языке. Будто операция «Юнкер-банк» не кончилась. Словно они не две женщины за разговором в гостиной, а героини фильма ужасов, ожидающие своего убийцу.
Сальвиати уже видел, как плачут взрослые мужчины. В его прежнем ремесле удары судьбы были совсем не редки. А в тюрьме рассеиваются и призраки человеческого достоинства. Он видел, как люди клянут самих себя, ломаются от безысходности, начинают рыдать ни с того ни с сего.
И все-таки ничего подобного ему наблюдать не доводилось. Плач, который приходит не как буря, а как просачивание воды из-под пола. Медленно, непреложно. Филиппо Корти начал плакать за несколько сот метров до своего дома.
Вначале Сальвиати никаких слез и не заметил. Он снял грим, контактные линзы и весь реквизит, искажавший его лицо. Он смотрел на дорогу, вкратце повторял про себя пояснения, которые даст остальным. Ему не терпелось обнять дочь, вот уже много лет он ее не обнимал. Он хотел снова увидеть Анну и Франческу, пожать руку Элии и спокойно выкурить трубку…
Филиппо плакал.
Нить мыслей Сальвиати оборвало рыдание. Потом Филиппо остановил машину, опустил голову на руль и продолжал молча плакать. Сальвиати видел, как слезы сбегают у него по бороде. Он отвел глаза и спросил:
— Что такое?
— Он нас убьет, — ответил Филиппо, не переставая плакать. — Форстеру не нужны были деньги, он хочет убить нас…
Лука Форстер царил в гостиной. Из-под черных усов проступала твердость намерений. Анна и Франческа сидели на диване. У Форстера в руке был пистолет, который он перемещал рывками, следуя ритму глаз. Да и голос его звучал надтреснуто. Он приказал Сальвиати:
— Садись на диван. А ты, — обратился он к Филиппо, — давай в то кресло...
Форстер поднял руку с пистолетом, уставившись на Филиппо широко раскрытыми глазами... И в этот момент зазвонил его мобильник.
— Алло...
Форстер взял все деньги, но Контини знал, что этого ему будет недостаточно. Он был сумасшедший и, чтобы начать с нуля, ему могло прийти в голову избавиться от всех них.
Способен ли он был убить пятерых человек? Может, и нет, но Контини не хотел идти на риск. Поэтому, не давая Форстеру времени говорить, он сосредоточился на двух пунктах.
Первый. Я здесь с Элтоном. Если ты хоть пальцем тронешь моих товарищей, если причинишь зло кому-то, я Элтона сдам в полицию. И тогда тебе хана.
Второй. Маласпина там с тобой: пистолет против пистолета. Подойдут твои люди, но пока их нет. Ты один. Поэтому дай трубку Маласпине и убирайся немедленно, не говоря ни слова.
Форстер послушался. А что еще он мог сделать? При всей своей остервенелости он не мог действовать очертя голову.
Когда Маласпина подтвердил, что все пятеро в порядке, Контини освободил Элтона и отпустил его.
В эту минуту операция «Юнкер-банк» действительно завершилась. И в сущности, прошла она неплохо: Лина была на свободе, все живы и здоровы.
Форстер получил деньги и должен был оставить их в покое. Почему же тогда Контини чувствовал внутри какую-то странную горечь?
Они сидели там, в этой элегантной гостиной, как выжившие в катастрофе, подыскивая слова, чтобы выбраться из передряги без неизлечимых ран. Но будто оставалось еще что-то неясное, словно не хватало… ну, Франческа, кстати… где Франческа? За последние минуты она ничего не сказала, и Контини заметил, что ее нет в комнате.
— Где Франческа? — спросил он.
— Я попросил ее сходить кое за чем.
— Но что…
Контини прервался. Франческа как раз открывала заднюю дверь в гостиную, не без труда занося в комнату большую спортивную сумку. Черную сумку.
Все затаили дыхание. Несколько секунд Контини слышал тиканье часов, перекрываемое далеким скрипом тормозящего поезда. Потом Франческа поставила сумку на ковер в центре гостиной.
Сальвиати отложил трубку, встал. Расстегнул сумку. Показались плотные ряды банкнот.
Сальвиати обвел их глазами. Потом сказал:
— Неохота было оставлять все эти деньги
Форстеру.
Одно дело слышать о деньгах, другое — видеть их. Десять миллионов франков — величина почти абстрактная, пока не увидишь, как они загромождают сумку.
Пачки банкнот, евро и франков, вспышка цвета, которая сначала доставляет эстетическое удовольствие, а потом потрясает, как пощечина.
Десять миллионов.
Это не шутка.
Все обступили сумку, пока Сальвиати показывал им деньги. Потом он застегнул молнию, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, и сказал:
— Мы отдадим деньги банку, и на сем эта история наконец завершится.
— Я чувствую себя как человек, подоспевший слишком поздно, — сказал комиссар Эмилио Де Марки.
— Слишком поздно никогда не бывает.
Де Марки поднял глаза. На его глянцевом затылке блестели капли пота.
— Вы здесь, потому что до нас дошли кое-какие слухи.
— Слухи? С каких это пор полиция доверяет сплетням?
— С тех пор как поползли слухи о сыщике и о бывшем профессиональном воре. С тех пор как эти двое, по слухам, стали проводить кучу времени вместе.
— Мы друзья. Мы ничего не натворили.
— Контини, объясните мне, как можно дружить с бывшим вором и мошенником.
— Это долгая история. Может быть, потому, что мы разные… то есть, возможно, человеку необходимо с кем-то сличать себя. Это помогает, знаете?
— Вы меня уже почти растрогали, Контини.
— Но это правда! В общем, Жан Сальвиати помогает мне лучше понять, чего я хочу и кто я такой.
— Философская дружба...
Воздух был еще холодный, но в пиджаке было хорошо. Жан закурил трубку и посмотрел вокруг.
У магазина сувениров, за платанами, уже полыхали цветастые рубашки первых туристов.
— Бокальчик белого? — спросил у него Марсель.
— Спасибо. Составишь мне компанию?
Госпожа Огюстин была рада снова видеть его. Сальвиати не мог сказать ей всю правду, но дал понять, что такое больше не повторится.
— Ветерок сегодня, — сказал Марсель.
Ветер шел с моря. Он разогнал тучи, которые предыдущими днями приносили дожди.
Сальвиати в те дни готовил землю под высадку нового розария. Он внес немного сульфата железа и после аперитива собирался отвезти на виллу три мешка удобрений...
|