L'esprit
de Paris
ДУШЕВНАЯ НАГОТА И НЕВИДИМАЯ ОДЕЖДА
Отрывки из книги Жана-Клода Болонь "О женской стыдливости: женщины скрытые, раскрытые, распознанные"
Французский писатель Анатоль Франс в своей книге «Остров пингвинов» рассказывает историю о том, как миссионер, обманутый дьяволом, проводит обряд крещения для птиц, принимая их за людей, живущих по законам природы. Теперь Бог должен превратить их в людей, и начинается процесс цивилизации.
В пикантном сатирическом стиле романист описывает нравы западной культуры начала ХХ века. «Святой Маель» начинает с того, что пытается заставить свою паству носить одежду. Не подозревая ничего плохого, он позволяет дьяволу одеть самку пингвина, которая тут же начинает вызывать чувство вожделения у ее соплеменников.
Испуганный тем, что эти одежды вместо того, чтобы способствовать появлению стыдливости у пингвинов, приводят к обратному результату, Маель делает открытие: первобытная нагота стыдлива, а одежда придает ей эротизм, заставляя гадать, что же под ней скрыто, а значит — желать этого.
Покрывало выглядит по-разному. В XI и XIII веках оно короткое, в XII — длинное и удерживается на голове венчиком; В XIV — лежит поверх чепца.
Оно испытало разные моды: натягивалось между «рогами» прически, ниспадало с головного убора, делалось из прозрачного газа, из шелка, из тонкого батиста — тех тканей, что не столько скрывают, сколько подчеркивают то, что под ними. Оно было мягким или накрахмаленным, доходило до лба, до глаз или до плеч и превратилось постепенно из знака стыдливости в кокетливую деталь одежды.
В Средневековье покрывало носят не для того, чтобы скрыть лицо или волосы, ведь на голове при помощи раскаленных щипцов сооружают причудливые прически. Волосы приобретают в литературе этого времени особую эротическую окраску. Вспомним, как Ланселот впал в экстаз, когда нашел гребешок королевы Гвиневры с несколькими застрявшими в нем волосками.
Жан Лефевр пишет в книге «Сетования Матеоля», что женщина покрывает голову в знак своей зависимости от мужчины. Но те, что носят модный высокий головной убор с рожками, полны неуместной гордыни, и сам их убор — знак презрения к мужьям.
Их стыдливость куда лучше защитил бы «покров невинности», под которым можно появиться без головных уборов и непричесанными.
Мысль о подлинной стыдливости, которая нематериальна и неосязаема и связана с той чистотой, что была у обнаженных Адама и Евы до грехопадения, часто появляется у французских писателей на заре эпохи Возрождения.
Кокетство женщин в конечном счете превратило покрывало в нечто бесстыдное. В противоположность Венере, которая велела сшить себе дорогой и элегантный наряд, вызвавший смех у Момуса, христианка одета в свои добродетели. Оливье де Ламарш описывает их в поэме «Источник чести для поддержания телесной красоты дам в постоянном цветении». Он перечисляет добродетели в десятисложных стихах и говорит о них очень конкретно, как если бы речь шла о настоящих рубашке, подвязках, комнатных туфлях, носках.
Рубашка христианки — это ее честность, корсет — целомудрие… Что же касается стыдливости, этого «цветка драгоценных жемчужин», то она конечно же в головном уборе.
Нога по средневековым представлениям наполнена сексуальным смыслом. Врачи считают, что по форме женской ступни можно определить то, насколько легко или трудно женщине родить.
Сексуальность ступни стала классикой в литературе. Она обыгрывается в фольклоре. Возможно, следует и несколько иными глазами взглянуть на сказку о Золушке.
При таких условиях ступня постепенно становится объектом другого типа стыдливости: она призывает прятать то, что внушает желание, а не отвращение.
Со времен Средневековья ступня — объект вожделения. У женщины она должна быть маленькой, зажатой узкими туфлями, а мужчина, по другим причинам, старается зрительно удлинить ее, загибая носок кверху.
Кокетка как бы случайно выставляет ее из-под платья, чтобы «ее просили о любви». В классическую эпоху стыдливость, прячущая ступню, особенно ярко проявляется в Испании, и многие французские путешественники по Испании, в том числе Вольтер, Лесаж и другие, описывают, как при виде женской ножки мужчины от собственной смелости впадают в панику или в восторг.
Ретиф де ла Бретон во Франции пишет о фетишизме женской туфельки. В живописи классикой запретных тем становится изображение разувающейся женщины. Самый известный пример — «Качели» Фрагонара.
Итак, произошел переход от отвращения к искушению, которое связано с желанием увидеть то, что тщательно скрывается.
Однако в целом все, что связано с нижней частью тела, продолжает надежно прятаться и обнажается лишь в каких-то чрезвычайных случаях. До конца XIX века нагую женскую грудь можно было увидеть гораздо чаще, чем ступню.
Обнажение верхней части ноги еще неприличнее. Запад забыл о коротких туниках и туниках с разрезами, которые носили спартанки.
Франческо да Барберино рассказывает, что Сансония, девушка из знатной семьи, славилась своей красотой. В их краях, в области Фолькачьери, гостил проездом герцог Сторлих. Он попросил руки девушки, и мать, польщенная такой честью, велела девушке станцевать перед женихом. Но при одном слишком быстром движении она упала, и нога ее обнажилась. Герцог возмутился и отказался от предложения.
Проповедники возмущаются обычаем носить платье с длинным шлейфом, но ведь шлейф скрывает икры! Если бы шлейфы не были такими длинными, мы могли бы увидеть слишком многое.
Если бы женщина без шлейфа наклонилась, то тот, кто смотрит на нее, мог бы увидеть ее икры и низ рубашки, а на ней могла бы быть какая-либо грязь. Так написано в «Ключе любви», своего рода пособии по обольщению.
Если женщина хочет обольщать, она должна как можно больше извлекать из очарования верхней части своего тела и остерегаться, как бы ее нижняя часть не остудила мужской пыл.
Так проявляется забота о совершенной красоте: надо прятать даже самую мелкую деталь, если она эту красоту портит. В этом Средневековье предвещает стыдливую наготу классического искусства, которое, удалив из изображения женского тела обыденные детали, создает почти недоступный идеал женщины.
«Ключ любви» повторяет снова и снова: надо показывать лишь то, что красиво.
Появление декольте в женской моде следует рассматривать по средневековым критериям. Возмущение вызывала не сама голая грудь, а возможность супружеской измены, которую она провоцирует. Моралисты уверены, что измена неизбежна, и предупреждают снисходительных мужей, что те могут стать рогаты. Так еще раз подтверждается связь между наготой и сексуальностью.
Однако следует заметить, что «горжия» была отличительным сословным признаком, а потому — не нарушала благопристойности. Декольте не взломало стыдливость, как считали моралисты, наоборот, оно породило новые правила.
Когда говорят, что декольте «доходило до пупка», это не значит, что груди были полностью обнажены, речь, несомненно, идет о глубоком вырезе, который позволял увидеть ложбинку между грудями. Кусок тонкой ткани, матовой или прозрачной, предшественник шейного платка или «платочков скромниц» XIX века, позволял прикрыть кожу, открытую вырезом.
«Маленький кусочек ткани» применяется, «чтобы украсить себя и быть более скромной», говорится в одном письме того времени. Это одновременно и орудие кокетства, и одеяние стыдливости!
Новые правила приличия изменяют взгляд на наготу. На протяжении всего Средневековья нагота воспринимается очень неоднозначно. Можно быть «голой в рубашке», когда не видна ни одна частичка тела. Облегающая одежда, подчеркивающая формы тела, так же неприлична, как и отсутствие покрова. В 1349 году Жиль ле Мюизи, аббат монастыря Сен-Мартен де Турне, клеймит «бесстыдных и развратных женщин», которые выставляют «свои формы во всей наготе под слишком узкими платьями».
Прозрачная одежда — самый известный эротический прием, и в романах XII века он часто упоминается. Однако к концу Средневековья прозрачная одежда становится покровом стыдливости, так как она используется при изображении Распятия, что не имеет ничего общего с прозрачными одеждами героинь Кретьена де Труа. Кроме того, пышные формы настолько в моде, что женщины не довольствуются тем, чтобы их подчеркнуть. Их увеличивают при помощи подушек, вставок и каркасов.
Теперь непристойным считается только оголенное тело. Новые правила позволяют открывать грудь взору, прикрыв ее кисеей, что говорит о новой стыдливости, которая боится только реальной наготы, а не соблазнительных форм.
Поначалу в рамках стыдливости дозволено открывать лицо и руки до запястья, но понемногу границы расширяются и включают всю руку целиком, плечи, ноги, которые отныне покрыты тем невидимым покровом, что был утерян со времен грехопадения Евы.
Лиф женского платья может быть более или менее закрытым, открытым, декольтированным — в соответствии со временем суток и местом, куда дама направляется.
Например, во время обеда за городом или во время частных визитов лиф платья должен быть закрытым, хотя он может быть и открытым в соответствии со временем года или с требованием моды. Под сводом церкви женщина обязана находиться в платье с наглухо закрытым воротом. Во время занятий спортом можно надевать блузы, жакеты или болеро, за исключением занятий конькобежным спортом, когда лиф должен быть закрытым. Он слегка открыт на скачках и немного больше — при посещении концерта.
Платье должно быть с вырезом во время небольшого вечернего приема и с глубоким декольте на крупном балу. Хороший тон определяют нюансы: на большом обеде уместно появиться в декольтированном платье, тогда как для ресторана подойдет закрытый лиф, он уместен также в театре Одеон.
Платье с полуоткрытым лифом подходит для «Комеди Франсез», а декольтированное — для Оперы.
Нормы меняются и в зависимости от обстоятельств. Присутствие священника на ужине несовместимо с декольте: хозяйка дома должна предупредить об этом приглашенных.
Можно представить себе размеры платяных шкафов, если женщина следует всем этим правилам.
Увеличение количества одежды приводит к возникновению такого явления, как стриптиз, который играет на затягивании ожидания и на непрерывном обмане надежды увидеть момент обнажения.
Чрезмерная стыдливость фактически свидетельствует об изначальной непристойности женского тела, которое только тогда прилично, когда прикрыто и недоступно.
Невидимой пелены стыдливости уже недостаточно. «Настоящая женщина», этот «цветок красоты, так хорошо скрытой и так хорошо показанной», как выразился Оноре де Бальзак, — это абсолютное приличие в одежде, которое не позволит разглядеть ее наготу.
Но покров лишь усиливает эротическое волнение от ее походки, от форм ее тела (истинных и подправленных), от ее запаха…
Если родиной бикини является Франция, то монокини пришел в Европу через Атлантику.
«Раздельный купальник без верхней части» (купальник с открытой грудью, без тайны) произвел эффект разорвавшейся бомбы в полдень 27 июня 1964 года во Франции на пляже в Восточных Пиренеях, между Кане и Сен-Сиприен.
Реакция оказалась молниеносной. Мэр Тулона заявляет, что он будет составлять официальные акты «во имя приличия и эстетики», мэр Сен-Тропе тоже уверяет всех в своей непреклонности. 23 июля по требованию префекта Мориса Папона министр внутренних дел Франции Роже Фрей признает, что ношение монокини классифицируется как публичное развратное действие.
Разве можно не заметить в этом феномене символические перемены в сознании людей? Натуризм, как мужской, так и женский, мечтал о невинности. В 1960-х годах мы, наоборот, видим, что обнаженность и полуобнаженность связаны с определенным полом и имеют ярко выраженный сексуальный контекст: «нимфетки» разгуливают по пляжу в поисках богатых соблазнителей, в переполненных зрителями танцевальных залах проводятся соревнования по женскому кечу (американской борьбе), а женщины с обнаженной грудью наводняют пляжи.
Границы приличия и стыдливости еще плохо определены, и вскоре в городе разгорятся такие же скандалы, как и на бальнеологических курортах. Два дня спустя после первого появления женщин в монокини в городе Сен-Сиприен в Париже полицией будет задержана Дороти — манекенщица одного из известных кутюрье, — красовавшаяся топлесс на террасе одного из домов на Елисейских Полях.
И все же манера находиться на пляже топлесс привела к тому, что появилась новая концепция наготы, говоря о которой Жак Лоран предпочитает использовать слово «раздетость»: это нагота сознательная, не связанная с чувством стыда, как если бы речь шла о «новом виде одежды».
В 1990 году, когда на курортах появляется мода на топлесс, аргументы за то, чтобы снять верхнюю часть купальника, носят в основном гедонистский характер: удовольствие ощущать кожей воду, песок, солнце, чувствовать себя не стесненным ничем, естественным, свободным.
Но, как пишет Кофман, есть некоторая пикантность в этой «неверности под контролем супруга»: мужчины гордятся тем, что их жены вызывают желание у других мужчин, и случается, что это подогревает их собственное желание.
Обнаженная грудь переворачивает с ног на голову классическое высказывание об интимности: чем публичнее пляж, чем больше на нем незнакомых людей, тем меньше неловкости испытывают отдыхающие.
Обнаженное тело — это не тело дикаря: над ним проводится определенная работа, которая позволяет ему выглядеть прилично. Ввиду того, что нагота в конце ХХ века превратилась в обычное явление, встал вопрос о необходимости соответствующего воспитания в отношении ухода за кожей.
Чем больше тело открыто взгляду других людей, тем более привычным с точки зрения сексуальности оно становится, и тем больше оно культивируется в социальном плане с помощью огромного количества кремов, диет, физических упражнений, пластических операций».
Ухоженное, насыщенное витаминами, тренированное, эпилированное, загорелое, татуированное, украшенное косметикой, смоделированное, выставленное напоказ в своем с трудом достигнутом совершенстве —
— тело находит в этой «новой одежде» своеобразный способ избежать наготы...
|