Art--Express
МУЗЕЙ БЕЗ ИМЕНИ, НО С ФАМИЛИЕЙ
Наш сегодняшний рассказ — из серии "этого не может быть, потому что не может быть никогда". Представьте: вас пригласили в музей, чтобы... потанцевать. Или поспать.
Спать в музее?! Странная идея! Лучше, наверное, остаться дома.
Или все-таки заглянем в пространство экспериментов, на набережную Бранли?
А куда, собственно, мы идем? Вопрос резонный. Точного ответа нет.
Споры о том, как назвать будущее учреждение, разгорелись еще до начала строительства здания, в котором его планировалось разместить. Но в итоге, дискуссии ни к чему не привели.
Заявить, что в галерее будут собраны шедевры примитивного искусства — неполиткорректно. Выходит, западноевропейское искусство — передовое, а все, что вне его — отстой, помойка. Провозгласить творчество народов Африки и Океании первичной, фундаментальной культурой, значит, на этот раз обидеть матушку-Европу. В итоге, музей решили окрестить в честь места, где он находится.
А через десять лет после открытия к упоминанию набережной Бранли присоединилась еще и знаменитая фамилия. Теперь необычное архитектурное сооружение с оригинальной миссией носит имя Жака Ширака.
Нет, бывший президент Франции и всемирно известный политический деятель — вовсе не выходец из далекой экзотической страны. Однако он приложил немало сил для того, чтобы проект состоялся, то есть, в каком-то смысле, зажег очаг культуры.
А вообще, идея собрать в одном месте все, что связано с незападными цивилизациями — объекты, найденные во время археологических раскопок, предметы современного деревенского быта, музыкальные инструменты, украшения ручной работы, религиозные символы, фотографии, книги, фильмы, мультимедийные материалы — принадлежит коллекционеру Жаку Кершашу.
Кершаш много лет мечтал о том, чтобы культовые маски и традиционная народная одежда экспонировались в Лувре. Однако грезы эти были абсолютно утопическими: Лувр — классический музей, куда доступ открыт только истинным шедеврам. Ценность кустарных поделок в сравнении с ними весьма сомнительна.
Огорченный высокомерием искусствоведов, коллекционер и торговец экзотикой написал полемическую статью, которая была опубликована в 1990 году в газете Libération.
Следовало ожидать, что на сетования неудачника никто не обратит внимания, но... Статью прочитал мэр Парижа, Жак Ширак. И оказалось, что он тоже с большим уважением относится к неевропейскому народному творчеству. Лувр вынужден был уступить настойчивым просьбам: через несколько лет там открылся-таки отдел "примитивного" искусства.
Однако единомышленники на этом не остановились: в 1996 году Жак Ширак был избран президентом Франции, культурная толерантность, открытость миру стала одним из приоритетов государственной политики.
Цивилизациям Африки, Азии, Океании и Америки решили посвятить целый музей. Крупнейший в свое роде, с мощнейшим техническим оснащением и щедрой бюджетной поддержкой.
Под строительство был выделен шикарный участок на берегу Сены и... Реализация проекта оказалась под вопросом.
Местные жители выразили категорический протест против вырубки деревьев. "Стройте, что хотите, но ни одно зеленое насаждение при этом не должно пострадать!" — таков был вердикт общественности.
Головоломка...
Чтобы найти решение, был объявлен конкурс архитекторов. А публика тихонько посмеивалась и гадала, какие будут предложения. Может, музей на воздушном шаре?
"На сваях! — заявил победитель конкурса, Жан Нувель. — Мы построим здание в форме моста. Зелени же станет в два раза больше. Дикие неухоженные заросли превратятся в каменистый парк, прогулка по которому будет напоминать путешествие в далекую страну".
Подумать только! Махина весом в 3 200 тонн удерживается на высоте 10 метров, то есть, на уровне четвертого этажа. Основных опор — всего две, как и полагается у моста. В дополнение к ним — 26 стальных свай и 500 000 (полмиллиона!) креплений.
Сооружение столь же фантастическое, как и расположенная поблизости Эйфелева Башня. Во внешнем облике, кстати, тоже есть немало общего, ведь и в том, и в другом случае используется ажурная металлическая основа, которая не маскируется, не пытается быть похожей на соседние дома.
Эта смелость, готовность "выпендриваться" — фирменный знак музея, подчеркивающий различия между заморскими культурами и традиционными ценностями Европы.
Отныне церемонный Лувр, расположенный в получасе ходьбы отсюда на противоположном берегу Сены, — уже не единственный центр притяжения поклонников искусства: музей Бранли, стоящий бок о бок с символом космополитизма и технического прогресса — Эйфелевой Башней, — уравновешивает значимость хранилища шедевров европейской живописи.
Впрочем, примечательная внешность здания — не самоцель: она служит сохранности хрупких реликвий. Изделия из кожи, перьев, человеческие кости боятся света, жары, холода, воды и сквозняков. Замедлить старение экспонатов можно, только если поместить их в закрытые витрины, где поддерживается постоянная температура и влажность.
Именно поэтому в центральной части гигантского музейного зала площадью 5 300 квадратных метров царит темнота. Рассмотреть детали экспозиции помогают точечные направленные светильники. Менее капризные изделия вроде украшений ручной работы, фотографий, мультимедийных материалов располагаются ближе к окнам. Однако и окна покрыты специальной пленкой, помогающей защитить произведения искусства от губительного для них солнечного света.
О сохранности экспонатов заботятся также реставрационные мастерские, расположенные в соседнем здании. Здесь анализируют физико-химический состав каждого прибывшего объекта, проводят дезинфекцию, ведь биологические материалы могут содержать вредные бактерии, восстанавливают внешний вид, ретушируют, словом, делают с виду непримечательные вещи интересными, достойными зрительского внимания.
Однако, столь щепетильное отношение к тому, что некоторые до сих пор называют примитивным или колониальным искусством тоже стало поводом для жарких споров и даже поставило под сомнение судьбу начинания.
Музеи, в которых хранились артефакты из Африки и Латинской Америки, отказались делиться фондами. Аргумент? Жак Кершаш ведь не профессионал-антрополог, а всего лишь коллекционер и продавец экзотических сувениров. Разве он сможет обеспечить экспонатам условия, в которых те нуждаются? Сумеет ли понять, что имеет истинную научную ценность, а что — яркая побрякушка, которой место только в сувенирной лавке? Как уживутся витрины и стенды с компьютерами? Стоит ли расходовать огромные бюджетные средства на создание нового музея, когда и в старые-то публика заглядывает все реже и реже?
Жак Кершаш не выдержал этих терзаний — он умер за пять лет до открытия дома на набережной.
На этом история несбывшейся мечты могла бы закончиться, но... Эстафету грез приняла жена Жака, Анна Кершаш. Корни у нее как раз экзотические — азиатско-африканские. И сила характера — как у человека, в котором намешано множество кровей. Жизнь на стройплощадке вновь стала бить ключом.
Что же в итоге? Оправдал ли проект возложенные на него надежды? Дал ли достойный ответ сомневающимся? Судите сами.
Крупнейшая в мире коллекция предметов неевропейского искусства. Полтора миллиона посетителей в год. Множество выставок — как постоянных, так и временных, проводимых в сотрудничестве с иностранными музеями и культурными фондами. Международное бьеннале фотографии. Выездные демонстрации экспонатов, семинары, коллоквиумы по антропологии. Премии для студентов и молодых ученых.
Хотя кое в чем недоброжелатели, наверное, правы: получившееся — не совсем музей. Во всяком случае, это учреждение — не из тех, где с томно-безразличным видом бродят преклонного возраста дяденьки и тетеньки, которым нечем заняться.
Продолжением реальных экспозиций служат интерактивные выставки в виртуальном пространстве, привычные и понятные подросткам. Если есть желание углубить знания, это можно сделать в медиатеке, где собраны десятки тысяч изданий, имеющих отношение к антропологии, археологии, истории, фольклору.
Помимо того, в музее работают кинотеатр, театральный зал, учебные аудитории, кафе и ресторан. Полуночников на набережной Бранли ждут вечеринки с участием иностранных диджеев, а днем желающие могут научиться делать полинезийские татуировки или вздремнуть под электронную музыку, уютно устроившись в одном из кресел, окружающих бассейны музейного парка.
Итак, теорема доказана?
Не совсем — конфликты продолжаются.
Говорят, например, что присвоение музею имени Жака Ширака — хитрый политический маневр для удержания бюджетного финансирования, которое в трудные времена, как известно, скудеет.
Наверное, это было бы правдой, если бы не одно — очередное — "но": Жаку Шираку восемьдесят три года, и с момента, как он покинул Елисейский дворец, прошло уже почти десятилетие. Это человек, перенесший инсульт, страдающий потерей памяти, передвигающийся на инвалидной коляске, нуждающийся в помощи даже для совершения элементарных действий.
Он давно не бывает на светских мероприятиях, однако выставку, открытую в доме, который носит теперь его имя, все-таки посетил.
На афише — его портрет и надпись: "Жак Ширак или диалог культур", а рядом — японская маска XVIII века, как две капли воды похожая на бывшего главу государства. Увиденное растрогало Ширака до слез.
Простодушная благодарность немощного пожилого человека и недоумение жестокосердной публики, узнавшей о визите из теленовостей: к чему эти прижизненные почести, если никакой выгоды не извлечь? Ну да, в западной традиции принято начинать любить президентов после похорон...
Но ведь музей на набережной Бранли — очаг культуры неевропейской...
А что, если этот простой, искренний и такой нелогичный жест сделает жизнь сильного мира сего, ослабевшего от свалившихся на него хворей и невзгод, чуточку радостнее и хоть немножко длиннее?
Вы опять сказали "невозможно"???
|