L'esprit
de Paris
ТИСТУ –
МАЛЬЧИК
С ЗЕЛЕНЫМИ ПАЛЬЦАМИ
Садовник Седоус был одиноким, малоразговорчивым и не слишком любезным стариком. У него были великолепные усы, похожие на удивительный заснеженный лес.
Как бы вам получше описать его усы? Вот. Это были не просто усы, а настоящее чудо природы. Стоило полюбоваться ими особенно в те дни, когда начинал дуть северный ветер. Вскинув на плечо лопату, старый садовник шагал по своим делам, а вслед за ним тянулись, полыхали, змеились где-то возле ушей, словно два белых языка пламени, усы.
Тисту очень любил старого садовника, хоть и побаивался его немного.
— Добрый день, господин Седоус, — обратился к нему Тисту, почтительно приподнимая свою соломенную шляпу.
— А, это ты, — буркнул садовник. — Что ж, поглядим, на что ты способен. Вот тебе куча земли, а вот цветочные горшочки. Насыпь в них земли, большим пальцем проделай в земле ямки и расставь горшочки вдоль стены. Потом мы бросим в эти ямки нужные семена.
Пока Тисту трудился в поте лица, Седоус медленно обходил сад. Именно в этот день Тисту понял, почему старый садовник так редко разговаривает с людьми. Оказывается, он разговаривал с цветами!
Вы, конечно, без труда поймете, что если петь дифирамбы каждой розе, каждой гвоздике в саду, то к вечеру непременно осипнешь и даже не сможешь произнести такие простейшие фразы, как «Спокойной ночи, сударь», или «Приятного аппетита, сударыня», или же, если чихнуть перед самым вашим носом, — «Будьте здоровы!». Одним словом, те самые фразы, которые позволяют людям заметить: «Ах, до чего же он вежлив!»
Потом Седоус повернулся к Тисту и издали крикнул:
— Ну а у тебя-то как идет дело? Нынче все закончишь или оставишь на завтра?
— Не тревожьтесь, господин учитель, мне осталось засыпать землей только три горшочка, — ответил Тисту.
Он быстро управился с последними горшочками и отправился к Седоусу в другой конец сада.
— Я все сделал.
— Вот и хорошо, теперь пойдем поглядим на твою работу, — отозвался садовник.
Они повернули обратно, но добрались до горшочков нескоро, потому что Седоусу то непременно надо было пожелать доброго здоровья огромному цветущему льну, то подбодрить голубую гортензию... И вдруг оба они, удивленные, ошеломленные, потрясенные, застыли на месте.
В нескольких шагах от них стояли вдоль стены цветочные горшочки — те самые, которые недавно наполнил землей Тисту. И во всех этих горшочках за какие-то пять минут выросли и распустились яркие цветы!
— Это просто невероятно... просто невероятно!.. — повторял ошеломленный садовник. — Чтобы вырастить этакие бегонии, надо по крайней мере два месяца!
Потом он вдруг схватил своими узловатыми руками ручонки Тисту и выпалил:
— Покажи-ка мне свои пальцы!
Он внимательно рассмотрел пальцы своего ученика, изучив их сверху и снизу, в тени и на свету.
— Послушай, малыш, — произнес он наконец после долгого раздумья, — в тебе сокрыто одно удивительнейшее, необычайнейшее в мире свойство: у тебя зеленые пальцы.
— Зеленые? — несказанно удивился Тисту. — Да нет же, пальцы у меня розовые, ну а сейчас, конечно, просто грязные. И они совсем не зеленые.
Он оглядел свои пальцы со всех сторон и убедился, что у него самые обыкновенные, вполне нормальные пальцы.
— Ах Боже мой, ты, конечно, ничего не разглядишь! — снова заговорил Седоус. — Зеленые пальцы невидимы. Весь твой секрет таится под кожей, и это именуется скрытым талантом. Лишь специалист может его обнаружить. А коли я специалист, то утверждаю: у тебя зеленые пальцы.
— А зачем они нужны, эти самые зеленые пальцы?
— О, дружок, это же великолепное свойство! Истинный дар природы! — ответил ему садовник. — Видишь ли, всюду есть семена — и не только в земле, но и на крышах домов, и на подоконниках, и на тротуарах, и на стенах, и в дощатых заборах. Тысячи, миллиарды семян, которые пропадают зря.
Они лежат себе, полеживают и ждут не дождутся, когда порыв ветра унесет их в поле или в сад. Застряв где-нибудь меж камней, они часто гибнут, не в силах пустить ростки. Но бывает и так, что зеленый палец случайно прикоснется к этим забытым семенам, и тогда они непременно прорастут, зацветут.
Впрочем, доказательство перед тобой. Твои пальцы наткнулись в земле на семена бегонии — и вот результат... Ей-богу, я тебе завидую. Вот бы мне, да при моей-то профессии, такие зеленые пальцы!
— Сегодня я познакомлю вас с городом и объясню, что такое порядок, — прогремел на весь вестибюль господин Трубадисс, словно обращаясь к целому полку.
«Лучше бы я занимался с Седоусом», — огорченно подумал Тисту. Подумал и двинулся в путь вместе с господином Трубадиссом.
— Город, — начал свой заранее приготовленный урок господин Трубадисс, — состоит, как вы могли уже заметить, из улиц, ведомственных зданий, домов и людей, которые живут в этих домах. Как вы думаете, что самое главное в городе?
— Ботанический сад, — ответил Тисту.
— Ошибаетесь, — возразил господин Трубадисс, — самое главное в городе — это порядок. И посему мы сначала посетим ведомственное здание, где царит полнейший порядок.
Если в городе, в стране, в обществе нет порядка, то они, yподобляясь порыву ветра, не имеют права на собственное существование. Порядок необходим, и, дабы сохранить его, нужно карать всякий беспорядок!
А как же, по-вашему, поступают с людьми, которые сеют беспорядок?
— Их должны, конечно, наказывать... — ответил Тисту, для которого фраза «сеют беспорядок» означала примерно то же самое, что «посеял домашние туфлю» в комнате или «посеял игрушку» в саду.
— Их сажают в тюрьму, вот сюда, — заявил господин Трубадисс, махнув рукой в сторону какой-то необычной, громадной и глухой стены, выкрашенной в унылый серый цвет.
— Это и есть тюрьма? — спросил Тисту.
— Ну да, — подтвердил господин Трубадисс. — Тюрьма — не что иное, как государственное учреждение, которое способствует поддержанию порядка.
Пройдя вдоль этой длинной стены, они оказались перед высокой черной решеткой с острыми зубцами. За этой черной решеткой виднелись другие такие же черные решетки, а за этой угрюмой стеной другие такие же угрюмые стены. И все эти стены, и все эти решетки были утыканы сверху острыми зубцами.
— А почему весь этот каменный дом изукрашен такими безобразными зубцами? — спросил Тисту. — Зачем они нужны?
— Зачем? Они не позволяют заключенным убегать.
— Если бы тюрьма эта была не так уродлива, — заметил Тисту, — им, может, и не захотелось бы отсюда убегать.
— Тебе следует знать, что заключенные — люди злые.
— Значит, их заперли сюда для того, чтоб излечить их от злости?
— Н-да... пытаются... Пытаются научить их жить честно... не воровать, не убивать...
— Их бы научили этому куда быстрее, если бы вокруг не было так уныло.
«О-о-о... А мальчишка-то с головой!» — подумал господин Трубадисс.
За решетками Тисту увидел заключенных, которые, понурив голову, молча шагали по кругу. Бритоголовые, в полосатой одежде и грубой обуви, они вызывали чувство острой жалости.
— Что это они там делают?
— У них прогулка, что-то вроде перемены, — объяснил господин Трубадисс.
«Ну и ну! — удивился Тисту. — Если уж у них такая перемена, каково же им тогда на уроках! Нет, тюрьма — штука невеселая».
Ему было грустно, хотелось даже поплакать, и, возвращаясь домой, он не проронил ни слова. А господин Трубадисс расценил его молчание как добрый знак и решил, что проведенный урок принес свои плоды.
На следующую ночь после посещения тюрьмы Тисту привиделся кошмарный сон. Он увидел во сне своего пони Гимнаста.
Обстриженный Гимнаст маршировал по кругу между высоченных мрачных стен, а позади него медленно, тяжело шагали, тоже обстриженные, одетые в полосатые костюмы и смешные башмаки, чистокровки невиданной смородиновой масти. И все они кружили и кружили без остановки по двору...
Вдруг пони Гимнаст, оглянувшись по сторонам и убедившись, что его никто не видит, рванулся вперед, прыгнул, но перемахнуть через решетку не смог и упал прямо на железные острые зубцы. Повиснув на них, он болтал в воздухе своими четырьмя ногами в смешных башмаках и жалобно ржал...
Тут Тисту проснулся. На лбу у него выступил пот, сердце сильно колотилось.
«Хорошо хоть, что это только сон, — пробормотал он. — Гимнаст в конюшне, да и чистокровки тоже».
Но заснуть ему так и не удалось.
«Да, даже лошадям приходится там несладко, ну а людям, наверно, еще хуже, — размышлял Тисту. — И почему всех этих бедняг арестантов превращают в каких-то уродов? Ведь от этого они не станут лучше. Уверен, что если бы и меня запрятали туда ни за что ни про что, то я бы наверняка стал настоящей злюкой. Неужели нельзя помочь этим несчастным? И как?»
Он услышал, как на колокольне Пушкостреля пробило одиннадцать часов, потом полночь. А его все мучили и мучили неотвязные вопросы.
И вдруг в голове блеснула неожиданная мысль: «А не заняться ли арестантам разведением цветов? Тогда бы и тюрьма стала не так уродлива, да и сами арестанты, может быть, поумнели бы. Что, если я попробую пустить в ход свои зеленые пальцы?»
Если нам в голову западает какая-нибудь упрямая мысль, то она обычно придает нам решимости, а решимость не оставляет нас в покое до тех пор, пока мы не осуществим задуманное. Вот и Тисту почувствовал, что не в силах заснуть, пока не выполнит придуманный им план.
Он вскочил с кровати, поискал свои ночные туфли. Одна почему-то спряталась под шкафом, а другая... Где же другая-то? Ага, другая, повиснув на оконной ручке, издевательски поглядывала прямо на него. Ну и дела! Оказывается, его ночные туфли сами летают по воздуху!
Тисту осторожно выскользнул из комнаты, толстый ковер заглушал его шаги. На цыпочках он добрался до перил и скатился по ним на животе.
В саду ярко светила луна. Она, словно младенец, надула свои круглые щеки.
Известно, что луна обычно благосклонна к тем людям, которые разгуливают по ночам. Но едва она завидела Тисту в длинной белой рубашке, стоявшего посреди лужайки, она тотчас же скользнула за облачко, оказавшееся как раз под рукой.
«Однако если я не послежу за этим мальчишкой, — подумала она, — он непременно угодит в яму и расшибет себе нос».
И она снова выплыла из-за облачка, засияла что есть мочи и даже попросила звезды, усыпавшие Млечный Путь, гореть как можно ярче.
Вот таким-то образом, под спасительным светом луны и звезд, Тисту то торопливо шагал, то бежал по пустынным ночным улицам, пока наконец не добрался без всяких приключений до здания тюрьмы.
Вы, конечно, понимаете, что он сильно волновался. Ведь это же была его первая проба сил.
«Только бы мои зеленые пальцы сделали свое доброе дело! Только бы Седоус не ошибся!»
Решившись, Тисту стал прикладывать свои пальцы ко всему, что попадалось ему на глаза: к самой земле, к стыку между стеной и тротуаром, к трещинам в камнях, к основанию прутьев железной решетки. Не забыл он и замочных скважин входной двери и даже караульной будки, в которой мирно похрапывал охранник.
И когда все было кончено, он вернулся домой и на сей раз моментально заснул.
На следующее утро слуга еле-еле добудился его.
— Погляди-ка, Тэсту, солнцэ ужэ вовсю свэтит!
Тисту так и подмывало задать ему один-единственный вопрос, но все же он не решился. Впрочем, мучиться безвестностью — к чему же привела его затея? — долго ему не пришлось.
Потому что тюрьма... О-ля-ля! Если бы даже сам господин Трубадисс выпалил из пушки прямо на главной площади Пушкостреля, то и это не наделало бы такого шума!
Представьте себе, в какое смятение повергло город подобное чудо! Представьте себе, как удивились пушкострельцы (именно так называли жителей Пушкостреля), увидев, что их тюрьма преобразилась в цветущий замок, в настоящий дворец чудес!
Уже утром, к десяти часам весь город знал об этой невероятной новости. А в полдень все горожане толпились перед высокой стеной, украшенной розами, и некогда черными решетками, превратившимися в зеленые беседки.
Ни одно окно тюрьмы, ни один прут решеток не были забыты: все они утопали в цветах. Цветочные стебли карабкались вверх, ниспадали каскадом вниз; на гребне стены с острыми отвратительными зубцами красовались теперь кактусы.
Самое жгучее любопытство вызывала, пожалуй, караульная будка: жимолость там разрослась так быстро и так буйно, что охранник оказался просто спеленатым по рукам и ногам.
Растения крепко обвили, словно подставку, его ружье и надежно загородили вход в будку. Толпа зевак в изумлении созерцала этого беднягу охранника, который, сидя в глубине своего зеленого туннеля, смирился, видимо, с судьбой и преспокойно потягивал трубочку.
Никто не мог объяснить этого чуда, никто... кроме, конечно, садовника Седоуса, который тоже пришел взглянуть на цветущую тюрьму.
Да, он пришел, поглядел и ушел обратно, ничего не сказав.
Но после полудня, когда Тисту, нахлобучив себе на голову соломенную шляпу, отправился к нему на второе занятие, Седоус встретил его следующими словами:
— А, это ты! Неплохо, совсем неплохо получилось с тюрьмой. Для начала очень мило...
|