Art--Express
МОЛЬЕР
или
СЛЁЗЫ СКВОЗЬ СМЕХ
«Отныне,
следуя примеру моему,
всё ясно увидав,
не верьте ничему».
Если бы этому бродячему артисту сказали, что его псевдоним станет символом французского языка, он ни за что бы не поверил.
Ведь есть же десятки — да что там, сотни! — куда более достойных имён.
Почему не Лафонтен, не Расин, не Корнель? Отчего не сам Людовик-Солнце, покровитель искусств?
«Язык Мольера»?... Нет, это совершенно немыслимо!
Однако у Неба свои резоны. Замысел Главного Режиссёра часто скрыт не только от зрителей, но и от действующих лиц пьесы, так что и не разберёшь, комедия это или трагедия, низкий жанр или высокий.
Не будем спорить — поспешим в зал: третий звонок уж прозвенел.
На сцене — портрет, а на нем — главный герой в костюме Цезаря.
Молодой человек тридцати шести лет отроду необыкновенно хорош собой. Ему так идут густые брови, аккуратные усики и струящиеся по плечам кудрявые локоны...
А алый плащ и лавровый венок на голове предвещают триумф, который придёт совсем скоро…
Но есть в портрете что-то беспокоящее. Что именно? Наверное, встревоженный, почти испуганный взгляд, какой бывает у застигнутых врасплох воришек.
Словно актёр пытается извиниться за оказываемые ему почести: «Нет, это не я! Я всего лишь играю роль. А на самом-то деле я не достоин ни плаща, ни венка...»
Это из-под маски героя внешнего выглядывает внутренний, невидимый персонаж.
В тайном, скрытом от посторонних глаз театре души каждого из нас таких персонажей — три: строгий, порою излишне придирчивый Родитель, спокойный и бесстрастный профессионал — Взрослый, плюс Ребёнок — шаловливый, пугливый, неуверенный в себе.
Родитель — мысленная копия кого-то из близких, имеющих над нами власть. Он служит нам одновременно и примером, и укором. Бесконечные нотации этого воображаемого персонажа заставляют внутреннего Ребёнка содрогаться даже тогда, когда реального человека, ставшего прототипом Родителя, давно уже нет в живых.
Что же Ребёнок? Он бережно хранит воспоминания детства и отрочества, живя по правилам, усвоенным именно тогда — в прошлом. Оттуда все необъяснимые страхи, нежданные конфликты, неразрешимые проблемы.
Пожалуй, пора познакомиться с Мольером-отроком, вернее с Жаном Покленом, ведь никакого Мольера тогда и в помине не было.
На портрете он показался вам красавчиком? Да бросьте! Сам Жан считает себя почти уродом: черты лица у него грубоватые, фигура — нескладная.
Он ни худ, ни толст, ни высок ни низок. Брови мохнатые и непослушные. Нос большой. Рот так и вообще огромный. Ну а золотистые кудри? Что кудри? Это парик. На самом деле волосы у Жана тёмные и редкие. Обыкновенные — как у крестьян.
Ни дать ни взять провинциальный болван. Да и имечко простонародное. Это ж надо таким уродиться сыну видного парижского коммерсанта, официального поставщика королевского двора!
Нет, он решительно недостоин своих родителей!
Откуда такое отчаяние? Жан рано потерял мать. Ему ещё не было и десяти лет, когда она умерла, истощённая шестью беременностями, следовавшими одна за другой без перерыва.
Отец, не долго думая, привёл в дом новую жену. А у сына осталось глубинное чувство вины, как будто его покинули за то, что он недостаточно хорош.
Вероятнее всего, именно образу матери — чистому, светлому, идеализированному — досталось амплуа внутреннего Родителя Жана Поклена. Это ей он пытался всю жизнь доказать, что на что-то способен. И каждый раз убеждался в абсолютной своей никчёмности.
Вот такая невидимая миру трагедия на фоне абсолютного внешнего благополучия.
Дом — полная чаша, в самом центре Парижа, недалеко от Лувра. Отец — продавец мебели и отделочных материалов. Да не какой-нибудь, а богатый и знаменитый — официальный поставщик Двора Его Величества. К тому же, королевский камердинер, то есть лакей, помогавший одеваться и причёсываться.
Это только звучит забавно, а на самом деле за право прислуживать королю по утрам, когда он только-только открывает глаза, боролись самые ушлые коммерсанты страны.
Именно от камердинера зависело, каким будет настроение монарха в предстоящий день. Отличный способ добыть для себя привилегии и избавиться от конкурентов!
Один и тот же человек мог исполнять роль камердинера не более трёх месяцев в году. Поэтому почётным титулом очень дорожили и даже передавали его по наследству.
Чего ещё желать? Аристократического имени? Так и оно появилось: когда одного из младших братьев тоже окрестили Жаном, старшего начали величать Жаном-Батистом — чтобы не путать.
Хорошего образования? Вот тебе элитный коллеж, где учатся принцы, а преподают — лучшие профессора философии. Вот университет, где можно стать адвокатом...
Но от всего этого — от адвокатской мантии, торговли мебелью и даже от соблазнительнейшей должности королевского лакея — Жан откажется.
Никто не поймёт, почему. И только самый внимательный зритель услышит тихую подсказку из суфлёрской будки: «НЕ-ДО-СТО-ИН!!!».
Жан-Батист Поклен, которому едва исполнилось двадцать лет, хочет жить один.
Что ж, и к этому капризу сына состоятельный отец отнесётся с пониманием: мальчику досрочно выдадут полагающуюся ему долю материнского наследства и снимут для него квартиру.
Затем последует ещё более безумный шаг: юноша, который мог бы стать блестящим адвокатом или преуспевающим коммерсантом, решает податься в артисты. И вкладывает все имеющиеся у него деньги в строительство собственного театра.
Актёр? Какой позор!
Эту братию даже за людей-то не считали. Их отлучали от церкви и хоронили без почестей — как самоубийц.
Отчего герой так поступил? Вероятно, предчувствовал, что материнские деньги скоро уйдут — как вода сквозь пальцы. Наверное, для него этот поворот сюжета был символическим самоубийством.
Адью! Занавес!
Но Небесный Режиссёр рассудил иначе. Второй акт.
Середина семнадцатого века — младенческие годы шоу-бизнеса. Театральные труппы формируются спонтанно. Ещё не существует ни директоров, ни продюсеров.
Жан-Батист Поклен становится первым. Он готов вкладывать все, что имеет, в талант своих друзей — актёров из династии Бежар.
30 июня 1643 года юный предприниматель от искусства в присутствии нотариуса объявляет об официальном создании новой труппы — «Блистательного Театра».
В состав труппы входят десять человек, из которых трое — Бежары. Причём двое из Бежаров — девушки.
Специально для них Жан-Батист готов обустроить сценическую площадку, переоборудовав для этих целей зал, где раньше играли в мяч.
Наличие собственного здания позволит новичкам на равных конкурировать с «акулами» шоу-бизнеса — Бургундским Отелем и Театром Марэ.
На время ремонта Блистательный Театр уезжает гастролировать в провинцию, где, кстати, имеет успех.
По возвращении артистов ожидает ещё один подарок судьбы: в Театре Марэ случился пожар. Теперь настала очередь конкурентов искать счастья на деревенских просторах. А соскучившаяся по зрелищам публика валом валит в Блистательный Театр.
Впрочем, везение продлилось недолго. Через восемь месяцев Театр Марэ починили. И, видя наглость молодых выскочек, оснастили такими техническими новинками, такой машинерией, какая Поклену была просто не по карману.
Зал Блистательного Театра начал стремительно пустеть.
- Что делать?!! - в панике спрашивали друг у друга актёры.
- Мы находимся слишком далеко от центра города, надо переехать поближе к другим театрам, - решил директор.
Новое помещение — новые издержки. Займы накапливались, как снежный ком, а доходы все уменьшались и уменьшались. Кредиторы теряли терпение…
В начале августа 1645, два года спустя после начала авантюры, Жан-Батист Поклен попадает в тюрьму за долги.
Это конец! Недотёпа либо проведёт остаток дней за решёткой, либо будет убит собственным отцом за то, что так бездарно профукал деньги. Занавес!!!
- Да ладно вам! - лукаво усмехается Главный Режиссёр. - Третий акт.
Поклен-старший, сам будучи предпринимателем, прекрасно понимал, в какую серьёзную игру ввязался его сын. По сравнению с этой затеей, и адвокатская мантия, и торговля мебелью — невинные забавы для малышей. Адвокатов и коммерсантов в Париже сотни, а театров — всего три.
«Это бизнес, детка, а в бизнесе потери неизбежны».
Конечно же, он вызволит сына из тюрьмы. Правда, денег больше не даст.
Задача от этого усложнится, но станет ещё интереснее. Добиться признания публики, не имея за душой капитала — отличный тренинг для начинающего продюсера.
Блистательный Театр снова уезжает в провинцию, где его так хорошо принимали. И будет блистать там в течение тринадцати лет, меняя города, приобретая и теряя высокопоставленных покровителей, обрастая новыми актёрами и свежим репертуаром, в изобилии получая то, чего не купишь ни за какие деньги — опыт и любовь зрителей.
В целях экономии директор труппы будет заниматься не только финансовыми вопросами — он станет также писать пьесы и самолично исполнять их на сцене вместе с другими актёрами.
Фамилия Поклен, которая кажется Жану-Батисту не слишком выразительной, будет заменена звучным и мелодичным псевдонимом «Мольер».
Правда, литературная карьера новоявленного драматурга станет складываться непросто.
Стараясь быть достойным собратьев по перу, Мольер начнёт писать трагедии, считавшиеся благородным жанром. Однако эти работы будут принимать крайне холодно.
Ещё хуже будут обстоять дела, когда молодой человек с неопределённой фигурой и простоватыми чертами лица решится подняться на сцену в роли героя-страдальца: его станут беспощадно освистывать, обвиняя в полном отсутствии таланта.
Однако будут и необъяснимые с точки зрения «высокой» культуры чудеса: стоит персонажу Мольера улыбнуться или обронить нечаянную шуточку — зал взрывается бурей аплодисментов.
Народ покатывается со смеху, а потом приходит на новый спектакль. И ещё раз. И ещё…
Так может, хватит плакать? Может, лучше попробовать себя в жанре фарса и комедии? Исцелять людей от их недостатков при помощи смеха — разве это не достойное занятие?
Успех обрушивается на Блистательный Театр как лавина. В конце пятидесятых годов бродячую труппу считают лучшим творческим коллективом французского королевства.
Именно к этому периоду относится портрет, на котором молодой хохмач в костюме Цезаря с улыбкой покоряет страну.
Но погодите, кажется, на сцене появился ещё один портрет.
Замученный жизнью дяденька с глубокими морщинами на лице и покрасневшими от бессонницы глазами. Символ усталости и безнадёжности.
Трудно представить, что эти портреты разделяет всего несколько лет и, уж тем паче, что более поздняя картина изображает Мольера на пике триумфа.
Кстати, что это за голоса за кулисами?
Госпожа Мольер:
- Знаете, что я вам скажу? Вам бы следовало написать такую пьесу, в которой играли бы вы один.
Мольер:
- Помолчите, жена, вы — дура.
О происхождении этой девушки ходили самые нелепые слухи.
Говорили, например, что она — дочь Мольера и одной из актрис семейства Бежар, которую комедиантка-распутница выдаёт за свою младшую сестру.
Опровергнуть эту глупость довольно просто. Нравы в театральной среде, действительно, были довольно свободные, однако многие артисты труппы Мольера свидетельствуют: директор никогда даже близкой дружбы с подчинёнными не водил, не говоря уж о «неуставных» отношениях с женщинами.
Он не был высокомерным тираном, преподносил себя как равный, однако умел держать дистанцию.
Впрочем, даже если бы байка оказалась правдой, скрывать ребёнка, родителями которого были двое актёров, не имело никакого смысла. Мольер же не принц крови!
Ну а жениться на собственной дочери? Бред! Просто бред…
На деле все обстояло гораздо проще. И куда трагичнее для будущего мужа.
Девочка из провинции примкнула к бродячей труппе, когда ей было лет восемь или десять. На сцене играла эпизодические роли. За кулисами училась плести интриги.
Она нюхом чуяла: рано или поздно Цезарь приведёт свою армию в Париж. И когда прогноз оправдался, отправилась на завоевание его сердца.
Профит был очевиден: статус примы столичного театра в двадцать лет, лучшие роли, внимание королевского двора, балы, светские салоны, поклонники, ну и, конечно, деньги — ведь Мольер-Великий-Драматург, Мольер-Гений теперь был сказочно богат.
Он организовывал придворные праздники; ставил невероятной красоты и сложности спектакли, где сочетались актёрская игра, пение и танцевальные номера; выпускал из сценического поднебесья механических летающих ангелов и позволял себе высмеивать не верящих в Бога священников, покрывающих рясой большие и малые грехи. Она почивала на лаврах его венка и с удовольствием принимала ухаживания молодых людей приятной наружности.
Зачем вообще Мольер женился? Разве он не видел, с кем имеет дело? Неужто его опыт драматурга не подсказывал, как будет развиваться сюжет?
Вот тут придётся вспомнить о внутреннем театре.
Актёры невидимой миру труппы Мольера, к сожалению, играли трагедию. И не знали никакого другого жанра.
Примой в тайном театре души была Мать. А любая мать, как известно, мечтает видеть своего сына женатым.
Ну а Сын, вечный герой-страдалец, просто обязан был ошибаться и нести потерю за потерей.
Ах, если бы недовольный Родитель и плачущий Ребёнок позвали на помощь Взрослого!
Он мог бы стать Спасителем — типичным персонажем мольеровских комедий, который всё разъясняет, всех примиряет и предлагает посмеяться над совершёнными промахами.
Но нет, перед нами — трагедия.
Исцелявший искромётными шутками хохмач не смог вылечить себя самого.
Итог известен: туберкулёз — болезнь бездомных — на фоне богатства, славы, всеобщего признания, не говоря уж о хорошем питании и превосходных жилищных условиях.
Он всё-таки себя убил…
- Занавес… - устало вздыхает Главный Режиссёр.
У Неба свои резоны. Так случилось, что нераскаявшийся грешник, похороненный без подобающих церемоний, обрёл жизнь поистине вечную.
Его юмор, полный народных словечек, собранных во время скитаний по провинции, стал символом французского языка. Ведь кто, лучше Мольера, сумеет описать присущий стране характер: изысканный и буйный одновременно — яркий и скромный, простой и вычурный, смиренный и непокорный…
Его труппа, соединившись с конкурирующими коллективами, стала основой первого государственного театра Комеди Франсез, именуемого также Домом Мольера.
Принципы его драматургии сделались фундаментом мировой культуры. А типичные роли в пьесах породили современную психологию.
Его комедии о шарлатанах всех мастей — лжеврачах, плутах-лакеях, неверующих священниках — актуальны по сей день.
В это, и правда, трудно поверить: вот уж почти четыре столетия прошло, а зрительный зал всё ещё полон.
Аплодисменты не стихают.
Искромётного хохмача Мольера опять вызывают на бис…
|