L'esprit
de Paris
Патрик Модиано
ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
отрывки из романа
«Спящие воспоминания»
Я пытаюсь навести порядок в моих воспоминаниях. Каждое из них — частичка пазла, но многих недостает, и большинство так и остаются не у дел.
Иногда мне удается собрать вместе три или четыре, но не больше. Тогда я заношу на бумагу фрагменты, в беспорядке всплывающие в моей памяти, списки имен или совсем короткие фразы.
Мне хочется, чтобы эти имена, как магниты, притянули на поверхность другие, чтобы эти обрывки фраз сложились в конечном счете в связные абзацы и даже главы.
А пока я провожу дни на большом складе, похожем на гаражи прошлых лет, в поисках давно потерянных людей и вещей.
Во время этой работы, которая делается наощупь, иные имена вспыхивают порой, как сигнальные огни, указывая скрытую дорогу.
Но спустя полвека эти несколько человек, свидетели ваших первых шагов в жизни, бесследно канули — и мне думается, кстати, что большинство из них вряд ли могли бы связать того, кем вы стали, с сохранившимся в их памяти расплывчатым образом юноши, которого даже не назовут теперь по имени...
У меня было любимое время дня зимой в Париже, между шестью и половиной девятого утра, когда еще темно.
Передышка перед рассветом. Время будто остановилось, и чувствуешь себя как-то особенно легко.
Я заходил в разные парижские кафе в час, когда они открывали двери первым клиентам.
Зимой 1964-го в одном из этих рассветных кафе — так я их называл, — где были позволены все надежды, пока еще не наступил день, я встречался с некой Женевьевой Далам.
Кафе занимало первый этаж одного из низких домов в конце бульвара Де-ла-Гар, в Тринадцатом округе.
Сегодня бульвар переименован, а дома и домики по нечетной стороне, до площади Италии, снесли.
Временами мне кажется, что кафе называлось «Зеленый бар», а иной раз это воспоминание размывается, как слова, которые вы услышали во сне и не можете припомнить, проснувшись.
Женевьева Далам приходила первой, и я, входя в кафе, видел, всегда за одним и тем же столиком, в углу, ее голову, склоненную над книгой.
Она как-то сказала мне, что спит меньше четырех часов в сутки. Она работала секретаршей в студии звукозаписи «Полидор», ниже по бульвару, вот почему ждала меня в этом кафе перед работой.
Встретил я ее в книжной лавке, специализирующейся на литературе по оккультным наукам на улице Жофруа-Сент-Илер. Она этими науками очень интересовалась. Я тоже.
Не то чтобы я намеревался стать адептом какой-нибудь доктрины или учеником гуру, мне просто нравились тайны
Когда я выходил из магазина, смеркалось. И в этот час, зимой, у меня было то же ощущение легкости, что и ранним утром, еще затемно.
С тех самых пор Пятый округ со всеми его разнообразными районами и дальним предместьем бульвара Де-ла-Гар остался для меня связанным с Женевьевой Далам.
Около половины девятого мы шли к ее работе вдоль разделительной полосы, там, где проходит линия воздушного метро. Я расспрашивал ее о студии «Полидор».
Я тогда как раз сдал экзамен на «песенника» в Обществе композиторов, авторов и издателей, и мне нужен был «крестный», чтобы стать полноправным членом.
Некий Эмиль Стерн, автор песен, дирижер и пианист, согласился выступить в этой роли. Он занимался первыми записями Эдит Пиаф двадцать пять лет тому назад в студии «Полидор». Я спросил Женевьеву Далам, сохранились ли их следы в архивах студии.
Однажды утром в кафе она дала мне конверт со старыми записями Эдит Пиаф, которые сделал мой «крестный» Эмиль Стерн. Она совершила для меня эту кражу и, судя по всему, очень переживала.
Поначалу я никак не мог выпытать у нее, где она в точности живет. Когда я спросил ее об этом напрямую, она ответила: «В отеле».
Мы были знакомы уже две недели, и вот однажды вечером, когда я подарил ей «Практический словарь оккультных наук» Марианны Верней и роман «Памяти Ангела», где тоже шла речь об эзотерике, она предложила мне проводить ее до этого отеля.
Он находился в конце улицы Монж, на границе квартала Гобелен и Тринадцатого округа.
Прошло почти полвека, и никто больше не живет в Париже в гостиничных номерах, как это часто бывало после войны и вплоть до шестидесятых годов. Женевьева Далам последняя, кого я знал, еще жила в номере отеля.
Мне вообще кажется, что в те годы — 1963-й, 1964-й — мир затаил дыхание, перед тем как рухнуть, вместе со всеми этими домами и домиками на окраинах и периферии, которые готовились снести.
Нам, таким молодым тогда, удалось пожить еще несколько месяцев в старых декорациях.
В отеле на улице Монж мне запомнился выключатель в форме груши на прикроватной тумбочке и черная занавеска, которую каждый раз резким движением задергивала Женевьева Далам, — светомаскировка, ее так и не сменили с войны.
Шесть лет спустя я шел по улице Жофруа-Сент-Илер, мимо мечети и стены Ботанического сада. Впереди шла женщина, держа за руку маленького мальчика.
Ее легкая походка кого-то мне напоминала. Я невольно загляделся на нее.
Ускорив шаг, я нагнал эту женщину с мальчиком. Зашел спереди, повернулся к ней. Женевьева Далам.
Мы не виделись все эти шесть лет.
Она улыбнулась мне так, будто мы только вчера расстались.
— Вы здесь живете?
Сам не знаю, почему я обратился к ней на «вы». Наверно, из-за присутствия маленького мальчика.
Да, она жила неподалеку. Я пытался завязать разговор, но она как будто находила естественным идти рядом и молчать.
Мы вошли в Ботанический сад и направились по аллее к зверинцу. Мальчик убегал вперед, потом, развернувшись, возвращался к нам.
Он играл сам с собой, унося ноги от невидимых преследователей, и то и дело прятался за деревом.
Я спросил, ее ли это сын. Да.
Она вышла замуж? Нет. Живет одна с сыном.
Вот как бывает, мы встретились шесть лет спустя на той самой улице, где познакомились, и у меня не было чувства, что прошло столько времени.
Наоборот, время будто остановилось, и наша первая встреча повторилась в точности, с одним нюансом: был этот ребенок.
Мы дошли до клеток зверинца, они были пусты в тот день, кроме одной, в которой металась взаперти пантера. Мальчик замер, уставившись на нее сквозь решетку.
Мы с Женевьевой Далам присели на скамью поодаль.
— Я привожу его смотреть зверей из-за «Книги джунглей». Он требует читать ее ему каждый вечер.
Мне вспомнились книжные полки у большого окна в квартире матери на набережной. Я был уверен, что между романами Ганса Фаллады и «Виконтом де Бражелоном» еще стояли два тома «Книги джунглей», иллюстрированное издание.
Надо было собраться с духом и вернуться туда, чтобы проверить, не ошибаюсь ли я.
— Как его зовут? — спросил я.
— Пьер.
Я не решался спросить ее, почему она так внезапно исчезла.
Однажды вечером мне сказали в отеле на улице Монж, что она «съехала с вещами». Назавтра в студии «Полидор» один из ее коллег сухо сообщил мне, что она «взяла отпуск», ничего больше не объяснив.
У Мадлен Перо на улице Валь-де-Грас на звонки никто не отвечал. И я, с детства привыкший, что люди исчезают из моей жизни, должен признаться, что исчезновение Женевьевы Далам меня даже не очень удивило.
«Так ты уехала, не оставив адреса?» Она пожала плечами. Но я и не ждал объяснений.
Мальчик подошел к нам и заявил, что хочет открыть клетку и погулять с пантерой, которую он называл Багирой, как пантеру из «Книги джунглей». Потом он снова прилип к решетке, ожидая, когда Багира соизволит подойти ближе.
— Ты знаешь что-нибудь о докторе Перо?
Равнодушно, как если бы говорила о шапочной знакомой, она сказала, что доктор Перо живет теперь не на улице Валь-де-Грас, а в Пятнадцатом округе.
Вот так порой вы ломаете голову, что же сталось с людьми, чье исчезновение окутано тайной, непроницаемой тайной, которую вам, кажется, никогда не постичь, и удивительно бывает узнать, что они, оказывается, просто переехали.
— А ты больше не работаешь в студии «Полидор»?
Нет, она по-прежнему там работала. Но, как и Мадлен Перо, они сменили адрес. С бульвара Де-ла-Гар студия «Полидор» перебралась в район площади Клиши.
Мне вспомнились светящиеся табло у касс в метро. Каждой станции соответствовала кнопка на клавиатуре. Ее нужно было нажать, чтобы узнать, где сделать пересадку.
Маршрут обозначался на схеме светящимися разноцветными линиями.
Я был уверен, что в будущем достаточно будет написать на экране имя человека, которого вы встречали когда-то, и вспыхнет красная точка, обозначая место в Париже, где его можно найти.
Было самое время узнать, как она жила эти шесть лет.
Сегодня, 1 февраля 2017 года, я жалею, что не задал ей конкретных вопросов. Но тогда я был уверен, что она все равно не ответит или в лучшем случае ответы будут уклончивыми.
«Она идет мимо своей жизни», — сказала мне когда-то Мадлен Перо. И она же произнесла слово «сомнамбула».
Оно напомнило мне о балете, который я видел в детстве и сохранил в памяти имя прима-балерины: Мария Толчиф. Может быть, Женевьева Далам и шла «мимо своей жизни», но шла она легким, упругим шагом, как танцовщица.
— Он уже ходит в школу? — спросил я, указав на Пьера.
— В школу по ту сторону Ботанического сада.
Не стоило говорить с ней о прошлом. Если бы я упомянул некоторые детали шестилетней давности: кафе на бульваре Де-ла-Гар, отель на улице Монж, люди, с которыми нас познакомила «доктор Перо», и несколько мутные истории, в которые она нас втянула, — Женевьева Далам изрядно бы удивилась.
Она наверняка все забыла. Или видела это издалека — все дальше и дальше с каждым прожитым годом. И пейзаж уже терялся, окутанный туманом.
Она жила в настоящем.
— У тебя есть время проводить нас домой? — спросила она.
Взяв Пьера за руку, она обернулась и в последний раз посмотрела на решетку, за которой Багира продолжала свое вечное движение по кругу.
Мы прошли мимо книжной лавки оккультных наук, где встретились впервые.
На табличке было написано, что магазин открывается в два часа. Мы посмотрели на выставленные в витрине книги: «Внутренняя мощь», «Учителя и путь», «Авантюристы тайны»…
«Можно прийти сюда вечером и выбрать какие-нибудь книги», — предложил я Женевьеве Далам.
Мы назначили встречу в шесть, в тот же час, что и шесть лет назад.
В конце концов, именно в этом магазине я нашел книгу, над которой потом много думал: «Вечное возвращение».
На каждой странице я говорил себе: если бы можно было прожить заново в то же время, в том же месте и в тех же обстоятельствах уже однажды прожитое, но прожить много лучше, чем в первый раз, без прежних ошибок, помех и проволочек… как будто переписать начисто испещренную помарками рукопись…
Мы втроем подошли к кварталу, который я часто пересекал вместе с ней, между площадью Монж, мечетью и Пюи-де-л’Эрмит.
Она остановилась у дома, выглядевшего массивнее других, с балконами. «Здесь я живу».
Пьер сам открыл дверь подъезда. Я вошел следом за ними.
Мне показалось, что я уже бывал здесь в прошлой жизни, у кого-то в гостях.
«Сегодня вечером, в шесть, в книжном магазине, — сказала мне Женевьева Далам. — А потом ты можешь поужинать с нами…»
Они оставили меня в подъезде. Я стоял у первой ступеньки лестницы.
Время от времени Пьер перегибался через перила, словно хотел убедиться, что я еще здесь. И каждый раз я махал ему рукой.
Он еще смотрел на меня, упираясь в перила подбородком, пока Женевьева Далам, надо думать, открывала дверь своей квартиры.
Я услышал, как дверь захлопнулась за ними, и у меня защемило сердце.
Но, выходя из дома, я уже не видел причин грустить.
Еще на несколько месяцев или — как знать? — несколько лет, пусть бежит время и исчезают одни за другими люди и вещи, в жизни останется незыблемый ориентир: Женевьева Далам. Пьер. Улица Катрефаж. Дом номер 5.
Будут еще встречи с ней, на той же улице, как стрелки часов, сходящиеся каждый день в полдень и в полночь.
Неслучайно, наверное, в тот вечер, когда мы встретились впервые в книжной лавке оккультных наук на улице Жофруа-Сент-Илер, я
купил книгу, название которой врезалось мне в память:
«Вечное возвращение»...
|