L'esprit
de Paris
Жак Превер
ОСТРОВА ГРЁЗ
Предисловие редакции:
ТАКАЯ ВЗРОСЛАЯ
ДЕТСКАЯ КНИЖКА…
Эта книжка — с секретом.
Когда листаешь страницы, можно подумать, что перед тобой — обыкновенная детская сказка.
Но не стоит забывать, что Жак Превер — великий поэт. И мудрый человек. Не может быть, чтобы он не припрятал между строк какую-нибудь идею — очень взрослую, очень серьезную.
Как ее отыскать? Есть лишь один способ: замедлиться.
Вот потому в «Парижском экспрессе» столь необычное форматирование: только когда взгляд ме-е-е-едленно скользит по строчкам, понимаешь, что читаешь не прозу, а стихи.
Начинаешь ощущать вкус поэтического текста, угадывать рифму, отбивать пальцами ритм…
И только тут всплывают на поверхность скрытые смыслы.
Любители политических баталий найдут в книге немало параллелей с событиями современности. (Хотя какие могут быть параллели у текста, написанного более полувека назад?!) Те, кто знаком с экономическими проблемами Интернета, от души посмеются над фразой: «Что это за новости? Почему никто не покупает новости?!!»
Но думается, что сказка на самом деле не об этом.
Она — о крошечном, невидимом постороннему глазу Ничегострове, который тихонько живет внутри каждого из нас.
Его хрупкую красоту так важно оберегать от разного рода генеральных казначеев…
В стародавние времена —
и уже немало воды
утекло с тех пор,
как случилось это, —
выдало Море
охранные грамоты
островам,
что лежат посреди него
на равном расстоянии
от всех четырех сторон света.
Свои заповедные острова
Море, шумя ветрами,
само называло
Предпочитаемыми островами.
Время от времени,
однако весьма нечасто,
один из них
являл себя взору
какого-нибудь
дерзкого мореплавателя,
вооруженного
подзорной трубой
с многократным увеличением,
но стоило тому закричать:
«Земля!»
как в то же мгновение
остров погружался в туман,
и налетал ураган,
и шли друг за другом
то мертвая зыбь,
то тайфун, то циклон.
Но поскольку у моряков
и помимо
кораблекрушений
в море хватает хлопот,
освоение островов
не продвинулось
с тех стародавних времен.
Их окрестили
Баламутскими островами,
потому что
на морской порядок
острова плевали —
где хотели,
там и всплывали,
а на случай
непредвиденных встреч
был предложен
перечень названий
на выбор.
Для одного —
Остров
Особого Мнения,
для другого —
Остров
Непредвиденного Поведения
или, к примеру,
Остров, Скрывающий Имя.
И свои отношения с ними
моряки строили
в зависимости от настроения
и колебаний
атмосферного давления.
Сегодня это были
Бдительные,
Подозрительные,
Раздражительные,
Отвратительные,
Нелюдимые,
Непримиримые,
Неуловимые острова.
А назавтра они становились
островами Грез,
Красоты,
островами
Святой Простоты,
Праздничными,
Свободными,
островами Душа-Нараспашку.
А потом моряки
совершили промашку:
названия островов
позабывали,
истрепанную колоду
морских карт
изорвали,
и забвение поглотило
Баламутский архипелаг.
Разве что
какой-нибудь чудак,
сидя в полуночной компании
морских волков,
пропускал,
возбужденный
воспоминаниями,
стаканчик за здоровье
Позабытых островов.
И только самый маленький
остров-шалопут
так и не попал
ни на какие карты,
поскольку мореплаватели
ни разу не заметили
его ни там, ни тут.
От него до суши
было рукой подать,
но на Великом Континенте
его и знать не хотели
и даже называли
Островом, Которого Нет,
или просто
Ничегостровом.
Между тем островитяне
жили прекрасно,
дети веселились
ежечасно,
и каждый
с утра до вечера
был готов распевать
песенку
Баламутских островов:
Прибывает пароход —
вырастает островок.
Уплывает пароход —
в море тает островок.
А если парохода нет
и можно не тревожиться,
То островочек-островок
живет себе как можется.
И водились на этом
Ничегострове
птицы и звери,
красивые,
как на подбор,
и рыба плескалась вокруг
с незапамятных пор.
Вместе с ней
плескались в воде рыбаки,
их было много на острове,
а кто не плескался в воде,
тот копался в земле —
сажал сладкий перец,
и горький миндаль,
и гречиху,
собирал кокосы,
фиги и землянику.
А вот садовников
на острове
не было и в помине.
Их потребовались бы
миллионы,
так разрослись на острове
циннии, пионы и анемоны.
Цветами здесь
не торговали вразнос,
и парфюмеры
не подменяли духами
благоухание роз.
Цветочный аромат
был самым дешевым
из всех даров.
И не было на острове
ни поваров,
ни судей,
ни булочников,
ни поэтов,
ни музыкантов.
Островитяне
сами себе готовили,
сами себя судили,
сами пекли хлеб
и сочиняли для себя
музыку и стихи
в меру своих талантов.
Время от времени
солидный попугай,
весь в бантах,
лентах и позументах,
приносил новости
с Великого Континента.
Они никогда не менялись,
эти последние,
вечно свежие новости
о войнах,
банковских курсах
и рентах,
да его никто и не слушал,
этого солидного попугая
в позументах,
бантах и лентах.
Неторопливо,
как дромадер,
шествовало по острову
время,
то солнце, то дождь
заглядывали
в чей-нибудь дом
поболтать с хозяевами
о том и сем.
Временами
вмешивалось в разговор
ненастье,
от громовых раскатов
его голоса
лопались стекла,
а дождь хохотал,
заливаясь во все горло.
Ему вторили
местные жители.
— Отлично, —
смеялись они. —
Ненастье
приносит счастье,
пора на охоту!
Они имели в виду
охоту на лосей,
поскольку только к ней
и имели охоту.
В этой охоте
везло всем,
и местная поговорка
гласила:
чем пуще дождь,
тем лучше лось!
Это попросту
означало,
что горы окутал туман,
что лосям наверху одиноко,
что на солнце они не надеются
и спускаются в долину
развеяться.
Охотники их поджидали,
об оконные стекла расплющив носы,
и, когда наступало время охоты,
охотничьи псы
отстранялись от работы
и отправлялись спать.
И, чуть ветер начинал стихать,
охотник в ночи,
держа огарок свечи,
выходил за порог,
встречал свой трофей
и забирал его
к себе домой.
И лось жил у него,
пережидая ненастье,
и возился с детьми
день-деньской.
А когда погода
меняла наряд
и водружала на голову
весеннюю
соломенную шляпу
с широкими полями,
лось,
распевая песни,
поднимался назад.
Под ручку
с хорошей погодой
возвращался
и солидный попугай,
переливаясь
всеми цветами радуги,
а с ним —
старый разносчик газет:
он пришвартовывал к острову
лодку,
древнее которой
не видывал свет.
И, расправляя крылья,
попугай орал во всю глотку:
— Что это за новости,
почему никто
не покупает новости?
А старый
разносчик газет
подмигивал и смеялся,
в торговле печатным словом
он давно разочаровался,
и с некоторых пор
голос его
звучал надтреснуто,
как склеенный фарфор:
— Новости
с Великого Континента!
— Последние выпуски
«Надувателя» и «Соглашателя»!
— Вести из притонов
и казарм солдафонов!
Он прекрасно знал,
что островитяне
газет не читают,
но из года в год
у него покупают
все до последней газеты
мятой,
не интересуясь при этом
датой,
просто чтобы
поддержать его в жизни,
и еще затем,
чтоб что он не докучал им
своими визитами.
И поскольку
денег у островитян
не водилось,
им приходилось
расплачиваться монетой
Баламутских островов:
рыбой,
вареньем
из розовых лепестков,
табаком,
апельсинами,
ракушками,
бананами, —
и разносчик газет
отбывал,
весьма довольный
островитянами.
Мир и покой
навевали дрему,
и счастье разгуливало
по острову,
как по собственному дому...
|