|
Art--Express
НИКОЛЯ ФЛАМЕЛЬ
И
КЛЮЧИ ОТ ВЕЧНОСТИ
Лохматый старик, с испещренным глубокими морщинами лицом, в дырявой одежде, уныло бредет по предрождественскому Парижу.
Воспаленными глазами всматривается в сияющие электричеством вывески, пугается клаксонов автомобилей.
Что-то совсем иное — прежнее — чудится ему.
Что-то, происходившее здесь давным-давно…
Вконец измучившись, дедушка разворачивается, переходит через Сену по мосту и останавливается перед воротами музея, закрытого на реставрацию.
Тут он достает из кармана увесистую связку ключей…
А дальше?
Дальше вам будут рассказывать об одиноких вечерах, всеобщем непонимании, борьбе за честное имя, бесчисленных письмах в адрес тех, кто извратил биографию героя…
— И этот ничего не понял, — вздохнет читающий. — Ну сама подумай: разве можно с таким склочным характером прожить семьсот лет?
— На набережной взял? У букинистов? — спросит жена.
Приблизившись, заглянет через плечо, полистает пожелтевшие страницы.
— Да ты чуток внимательнее посмотри. Это же про восьмидесятые годы двадцатого века. А издана книжка в начале девяностых. Значит, ей лет тридцать. Автор поди давно уж в могиле, в отличие от тебя.
— И то правда. Бог ему судья. Пойду-ка я прогуляюсь…
Никто не узнает его в толпе, кроме, разве, заядлых романтиков, любителей сказок про всяческие невиданные эликсиры. Но таковых в центре Парижа по пальцам пересчитать можно. Перед Рождеством народ все больше думает о бренном: о деньгах, распродажах, скидках, прибылях.
Классическая демисезонная куртка, неброский, но элегантный шарф, лицо без возраста, светлая, чуточку ироничная улыбка — типичная для благополучного столичного жителя.
Вот он проходит по мигающему новогодними гирляндами Севастопольскому бульвару, сворачивает на маленькую улочку, чуть замедляет шаг перед дверьми ресторана, встречается взглядом с хозяином заведения, почему-то оказавшимся на улице с красиво упакованным свертком в руках.
Тот улыбается в ответ:
— Здравствуйте, месье! У нас сегодня акция: каждому сто двадцать седьмому прохожему мы дарим рождественскую индейку. Вот ваш праздничный ужин!
Едва счастливый обладатель приза скрывается за углом, к директору ресторана подбегает взъерошенный официант:
— Что происходит, шеф?! Тот же самый мужик, что и год назад! Только в прошлый раз ты назвал его двести девятнадцатым. Мы так на индейках разоримся!
Босс сначала молча кивает в сторону вывески над входом: «Обитель Николя Фламеля». А потом спрашивает:
— Ты когда-нибудь портрет видел? Этот прохожий — его абсолютная копия. Разве что без бороды.
Борода, и правда, ни к чему: она уж лет триста как вышла из моды.
Фламель избавился от этого анахронизма еще в 1747 году — перед встречей с французским послом в Турции.
Потом его неоднократно видели в парижских театрах, а туда неряху и оборванца просто не пустили бы.
Да и зачем ходить в обносках? Иголку с ниткой за семьсот лет он научился держать в руках отменно.
А понадобится что-то воистину шикарное — так в том же квартале, где расположен его ресторанчик, полно модных бутиков.
Одной улыбки будет достаточно для того, чтобы одеться в новенький смокинг.
Впрочем, этой способностью получать желаемое без каких-либо усилий Николя Фламель не злоупотребляет — как и талантом превращать любой металл в золото.
Золото ему ни к чему — от золота сплошные проблемы.
Единственное, о чем не соврал автор потрепанной книжки — связка ключей.
Правда, ключи нынче довольно компактные, поэтому назвать связку тяжелой будет явным преувеличением.
А вот то, что на свете есть немало обителей Николя Фламеля — это факт.
В одном только Париже он построил множество жилых домов. Еще больше — церквей.
А распорядителям недвижимости строго-настрого завещал предоставлять любому бедному страннику стол и кров.
Бесплатно.
И чтобы никаких вопросов.
Он ведь уже тогда, в четырнадцатом веке, знал, что будет не раз возвращаться к дверям, над которыми красуются инициалы «NF».
И вот результат воспитательной работы: кое-где его заветам следуют.
Однако сегодня на койку в гостинице Николя Фламель не претендует: в качестве крова ему больше нравится закрытый на реставрацию музей.
Но жареная ресторанная индейка — конечно, отличная штука: на самодельной печке такое приготовить трудно.
Николя возвращается на бульвар, идет в сторону Нотр-Дама, Собора Парижской Богоматери, снова поворачивает.
Вот улица Пернель — так зовут его жену.
С этой во всех отношениях замечательной особой Фламель познакомился, когда ему было уже под сорок.
А двадцатью годами раньше, приехав в столицу из маленького провинциального городка, он обосновался рядышком — на улице, которая теперь носит его имя.
Нынче на месте того ателье находится ресторан «Алхимик».
Но и алхимиком Николя стал лишь после того, как в его жизни появилась Пернель.
Поначалу он зарабатывал на пропитание занятием вполне себе скромным — переписыванием всяческих бумаг.
Малюсенькая деревянная лавчонка, прилепившаяся к церкви — несколько шагов в ширину, чуть больше в длину — послужила ему первой обителью.
Но дела шли хорошо: помимо церкви, рядом находились тюрьма и базарная площадь — людям все время надо было что-то удостоверять, заверять, подписывать.
Кроме того, уже вовсю развивалась литература, а книгопечатание пока не изобрели.
Тексты копировали от руки, да еще и красиво оформляли: рисовали узорные виньетки, выделяли заглавные буквы, иллюстрировали.
Такая работа оплачивалась очень щедро, а освоивший ее становился уже не простым писарем — художником.
Достигнутые финансовые успехи позволили Николя построить на другой стороне улицы, прямо напротив лавочки, настоящий каменный дом.
Вот тогда-то к уже хорошо известному человеку — архивисту, нотариусу, художнику, педагогу, обучавшему детей чтению, письму и рисованию — пришла Пернель.
Чуточку старше Николя, дважды вдова.
Ей нужно было заверить какой-то документ.
Пернель слыла дамой очень состоятельной, но это ли привлекло Фламеля?
Вряд ли.
Впрочем, он и сам не может с абсолютной уверенностью сказать, что такое любовь.
Уж точно не холодный расчет.
Но также не разряд молнии и не солнечный удар.
Больше похоже на поворот ключа в замке: едва слышный щелчок — и вот уже открывается невидимая дверь, о существовании которой ты даже не подозревал…
Прямо как сейчас...
Замок на воротах музея поддается легчайшему нажатию и…
Трудно вообразить, что в выставочном зале может витать такой аромат…
— Индейку принес? Какой молодец! А я как раз с праздничным пирогом заканчиваю.
Пернель, в самом деле, пританцовывает перед маленькой печкой, атанором.
Стеклянная миска, напоминающая лабораторный сосуд, установлена на толстый слой песка, поэтому прогрев идет равномерно, пища не подгорает.
В центре блюда, словно на пляже, нежатся в тепле и подрумянивают бока кусочки чего-то очень аппетитного.
В жерле печи вспыхивают радостными огоньками аккуратно нарезанные куски картонных коробок. Хотя атанор можно также заправлять маслом или любым другим топливом.
Этот незаменимый помощник появился у них, когда супруги всерьез увлеклись алхимией.
Вместе: если бы Пернель не была рядом, ничего бы не случилось.
Да, какие-то намеки свыше Фламель получал и до ее прихода, но понять, о чем идет речь он был просто не в силах.
Однажды, еще в маленькой деревянной избушке, он увидел во сне ангела.
Вестник Небес держал в руке свиток со странными иероглифами.
— Почти никто из ныне живущих не способен разобраться в том, что здесь написано, — сказал ангел. — Но ты все же сумеешь постичь тайну.
Несколько лет спустя, когда у Николя уже был каменный дом, он встретил на набережной бродягу, продававшего всякое барахло.
Среди прочей ерунды валялась берестяная грамота — страшно запыленная — то ли украденная, то ли прихваченная где-то на развалинах.
В общем, покупать тут было нечего, но беднягу стало так жалко, что Фламель заплатил ему за свиток несколько монет.
Каково же было его удивление, когда, вытерев пыль, Николя узнал в берестяной грамоте ту самую рукопись, что показывал ему ангел!
Однако вслед за восторгом пришло разочарование: как ни бился грамотей, прочитать древнюю книгу он не мог.
Европейские языки, которыми он неплохо владел, оказались бессильны перед иероглифами.
Кто же это писал? И для кого?
Свиток так и лежал без дела, пока в дом Николя не вошла Пернель:
— Ух ты! Это что?
— Сам не знаю. Сначала эта штука мне приснилась, а потом я купил ее у какого-то босяка.
— И ни разу не пробовал прочитать?
— Пробовал. Да только все бесполезно: это ж иероглифы!
— Ну-ка, ну-ка… Похоже на Каббалу…
Каббала тесно связана с алхимией.
Следовательно, чтобы разгадать шараду, надо освоить древнюю науку.
Супруги начинают интересоваться взаимодействием веществ, трансформацией, превращением грубых металлов в благородные через постепенную очистку.
Они даже проводят несколько опытов — правда, абсолютно бесполезных.
Чуть позже приходит понимание: суть совсем не в том, как из олова сделать золото.
Алхимия — это про другое.
Настоящая цель заключается в приближении к Богу, в трансформации человеческой души.
Подобно тому, как примитивный, ничего не стоящий материал, расплавляясь в огне атанора, становится дорогим, изысканным, должно меняться и сердце алхимика.
Лишь тот, кто, постоянно совершенствуясь, сумеет забыть о материальном, отречься от выгод, которые сулит всемогущий металл, кто приблизится к Господу настолько, что будет заниматься наукой ради самой науки, заслужит разрешение проникнуть в неизведанное.
— А ты в храм часто ходишь?
— Почти никогда.
— Напрасно. Может, потому и не получается ничего…
Молодожены начинают регулярно посещать церковь, следуют традициям, жертвуют на благотворительность.
Если не могут дать деньгами, участвуют в деле как добровольцы, а услуги грамотных людей, умеющих писать, рисовать, да еще и знакомых с химией всегда очень ценны.
Однажды у Николя возникает страстное желание отправиться на юг, в паломничество — он будто предчувствует, что обнаружит там кого-то очень для него важного.
Путник берет с собой эскизы некоторых иероглифов из таинственной рукописи.
И что же? Возвращаясь из монастыря, он встречает еврея, знатока Каббалы, который, по чудесному совпадению, хорошо разбирается в никому не понятных рисунках.
Еврей очень стар. Но он невероятно счастлив: рукопись, о которой говорит Фламель, считалась безвозвратно утерянной.
Неужто получится вернуть человечеству это сокровище?!
Друзья решают вместе отправиться в Париж.
Тут же, по дороге, кабалист начинает объяснять значение таинственных символов.
Увы, на полпути силы покидают его.
Нервное истощение плюс пищевое отравление.
Сильная рвота — после недельной агонии философ угасает на руках у Фламеля.
Похоронив Учителя, Николя возвращается домой.
До полного перевода рукописи еще далеко, но ключи от невидимых дверей у него уже есть.
Супруги вновь приступают к химическим экспериментам.
И теперь у них все получается: олово, после многомесячной очистки и соединения с другими металлами, становится очень похожим на золото.
Конечно, по современным меркам, это всего лишь сплав — дешевая подделка.
Но для четырнадцатого века — истинная сенсация!
А какой соблазн для мошенников!
Фальшивые монеты из такого материала практически неотличимы от настоящих!
Тут же в городах и весях появляются странные особы, именующие себя алхимиками.
Некоторые из них даже читать не умеют, а о Каббале они вовсе никогда не слышали.
И что с того?
Звание алхимика — пропуск в лучшие аристократические дома, страдающие в эпоху Столетней войны от жуткого дефицита денег.
Кошелек вам здесь, конечно, не наполнят, но проживание в замке, кормежку от пуза и употребление вина до свинского состояния гарантируют.
Бесплатно, само собой.
Стоит лишь пообещать, что сказочное богатство снизойдет на семейство после нескольких лет кропотливой работы химической лаборатории.
Одна такая труппа комедиантов развлекалась гастролями по графским замкам столь долго, что даже вошла в анналы Истории.
И это было самое невинное из преступлений.
Тех, кто на полном серьезе решался изготавливать фальшивые монеты, объявляли колдунами и сжигали на кострах.
Хорошо, что дуралеи не узнали главного: помимо дешевого золота, супруги Фламель открыли еще и чудодейственный порошок — философский камень.
Если употреблять его с вином или приправлять пищу, можно избавиться от всех болезней и жить долго-долго-долго-долго…
С точки зрения сегодняшнего дня, речь идет о спиртовых настойках и пищевых добавках, за что алхимикам, конечно, большое спасибо.
Но мы-то понимаем, как важен социальный фактор.
Проще говоря, если у вас есть жадные родственники, мечтающие завладеть деньгами и имуществом, никакой эликсир вас не спасет.
Пернель и Николя испытали это на себе.
От рождения потомства во время нескончаемых войн Господь их избавил. Но у Пернель была сестра, много раз выходившая замуж.
Так часто случается: детишки, имеющие несколько «пап», вырастают совершенно безнравственными.
Родственные узы не имеют для них никакого значения — только богатство им интересно.
Принимая в расчет алчный характер племянников, Пернель и Николя задумали лишить спиногрызов наследства хитрым способом: каждый из них подписал дарственную на другого.
Таким образом, если кто-то из супругов умирал, имущество сосредоточивалось в руках оставшегося в живых.
Никакого наследства за мертвецом не было — он ведь давно все подарил!
Впрочем, эта защита оказалась не слишком надежной: племянники изобрели еще более остроумную комбинацию.
Прознав, что Фламели научились делать золото, детишки заявились к престарелой, в их понимании, тетке и вынудили ее отправиться к нотариусу.
Супруга дома не было, поэтому все прошло гладко.
В считанные минуты дарственная на Николя была аннулирована, а взамен нее подписано завещание, по которому все имущество переходило племянникам.
И не только богатство тетки — вот в чем трюк!
Дарственную самого Фламеля никто не отменял.
Следовательно, после смерти супруги он должен был отдать абсолютно все, что имеет, включая золото и всякие волшебные порошки, малышам.
Ну разве они не гении?!
Покидая Париж, детишки лопались от радости: они почему-то были уверены, что тетка скоро умрет.
Так, между прочим, и случилось: через неделю дом Фламель погрузился в траур.
Племянники примчались, обождав всего несколько дней после похорон.
Они уже мнили себя богатыми парижанами.
И вот новость: сразу после их отъезда больная полоумная бабуся вернулась к нотариусу.
Сверкнув белозубой жизнерадостной улыбкой, отменила только что подписанное завещание и восстановила дарственную на супруга.
Потом было сделано еще одно завещание — совершенно непонятное: дамочка распределяла свой гардероб и давала подробнейшие указания о том, как ее похоронить.
Самые шикарные наряды достались служанкам, а племянники не получили ничего. Вообще.
Закончив распоряжения, мадам Фламель покинула нотариальную контору в весьма хорошем настроении.
А через неделю приказала долго жить.
Не дождавшиеся наследства племянники, конечно, устроили грандиозный скандал.
Да что поделаешь?
Тетушка умерла окончательно и бесповоротно.
Уже и надгробная плита была установлена, и эпитафия в стихах написана.
Служанки картинно рыдали в новых платьях.
Надо ж так опростоволоситься!
Подлив старушке яду, малыши не проследили, выпила та его или нет…
— А Поля Люкаса, французского посла в Турции помнишь?
— Конечно! Я до слез смеялся — и тогда, когда с ним лично встречался, и когда его воспоминания, опубликованные после смерти, читал.
«Во время моих многочисленных поездок по стране, совершенных в середине восемнадцатого века, я повидал немало чудес, — писал Люкас. — Но больше других запомнилась встреча с удивительным персонажем.
Кто он, я до сих пор не знаю.
Молодой турок, лет тридцать на вид.
Дервиш — то есть, бродяга, путешественник.
Он сказал, что пришел из Индии, чтобы здесь, в маленьком турецком городке, встретиться с друзьями.
У них, мол, традиция: каждые двадцать лет они собираются на новом месте.
— И давно вы так забавляетесь? — спрашиваю.
— Очень давно! Мы же старинные друзья.
Двадцать лет… А самому ему — тридцать…
Значит, юноша либо сошел с ума, либо совсем не умеет считать.
Чтобы проверить это, начинаю рассказывать о достижениях западной науки: астрономии, физики, химии. Даже про алхимию вспоминаю.
Тут он меня нахально перебивает, заявляя, что в Индии алхимия тоже многого достигла за последние два столетия.
Ну нет! Этим меня не проймешь!
У нас все давно знают, что алхимия — лженаука.
Чтобы уязвить соперника, привожу сногсшибательный аргумент: может алхимия и всесильна, да только знаменитый кудесник Николя Фламель уж три с лишним века как мертв.
Философский камень ему не помог!
И тут безродный неграмотный турок прямо-таки взрывается смехом:
— Фламель умер?! Вы уверены???
— Абсолютно.
— Вот что значит правильно выбранное бревно!
— В смысле…?
— В прямом!
Без бревна никак нельзя: тогда могут заподозрить, что гроб — пустой.
Но если деревяшка окажется слишком тяжелой, это тоже будет навевать нехорошие идеи.
Бревно надо тщательно выбрать и приодеть: сначала в женское платье, а через двадцать лет — в мужское.
Если все сделать аккуратно, сомнений ни у кого не возникнет.
Что потом?
Швейцария, например.
Если путешествовать не пешком, а верхом на лошади или в карете, это не так уж долго.
Ну а когда вместе, можно и в Индию…
На секунду ошалев от услышанного, я понимаю, что в пылу спора мы с турецкого перешли на французский.
Спрашиваю напрямик, кто он такой.
Он тоже на мгновение замирает — видимо, осознав, что наговорил лишнего.
Затем к чистейшему французскому примешивается жуткий акцент.
Коверкая слова, дервиш начинает уверять меня, что с Фламелем познакомился в Индии.
У него же обучался сложнейшему, совершенно непохожему на турецкий, иностранному языку.
В общем, Фламель жив.
Но он — не Фламель.
Нет.
Ни в коем случае.
Больше я этого турка не видел...»
— До сих пор хохочу, когда вспоминаю эту историю, — скажет Николя, утирая слезы.
После добавит:
— Знаешь, я, кажется, понял, почему Господь подарил нам такую долгую жизнь.
Философский камень тут ни при чем.
Просто, мы очень сильно любим друг друга, и никто из нас не готов отпустить свою «половинку» в мир смерти.
— Может быть, может быть… Но индейку я все-таки приправлю порошочком…
— Конечно, приправь! Так намного вкуснее!
А потом они, взявшись за руки, как шесть с лишним веков назад, пойдут бродить по ночному Парижу.
В праздничной толпе, среди мигающих гирлянд, никто не узнает их лиц.
И конечно, думающие о бренном граждане скажут, что их давным-давно нет на свете.
Но где-то, в каком-то городе, уже назначена новая встреча друзей, на которую они обязательно придут.
В это так приятно верить…
|