Art-Express
ПРИЙТИ.
УЙТИ.
ВОСКРЕСНУТЬ.
От любви - к любви.
"Любовь-кровь" - старая рифма. Затертая до того, что истинный смысл ее стал подзабываться.
Увы! - кровь в нашем понимании, отнюдь не жизнетворная сила. Кровь - значит смерть.
Парадокс. Но устоявшийся. Удивительно ли, что французская литература, немыслимая без темы любви, так же немыслима без темы смерти.
Вот три романа, совершенно разных, объединенных только тем, что все они были опубликованы в рамках программы "Пушкин", и, следовательно, доступны русскому читателю.
"Домработница" Кристиана Остэра, "Маленькое Чудо" Патрика Модиано и "Камо. Побег" Даниэля Пеннака.
Вроде бы, ничего общего: "Домработница" - классическая история отношений хозяина и прислуги, "Маленькое Чудо" - попытка восемнадцатилетней девушки разгадать секрет своего рождения, а "Камо. Побег" - вообще история из жизни трех мальчишек, но во всех случаях в канве повествования присутствует еще один, не сразу различимый персонаж: Любовь-подруга-Смерти.
УБИЙСТВЕННОЕ СЧАСТЬЕ
Начинается все, конечно, очень красиво. И в этом, видимо, главная опасность любви - ее яд проникает в ваши вены незаметно, но стоит чуть-чуть помедлить - и вы уже не владеете собой. У вас теперь другой господин.
Вот герой Кристиана Остэра.
Сердце, истерзанное прошлыми потерями, инстинктивно тянется к теплу и…
"Я подал кофе, мы молча его выпили, и я просто-таки видел, как она спрашивает себя, чем это я занимаюсь утром в пятницу, если спокойно пью с ней кофе, а она смотрит на меня, пытаясь понять.
Таким образом, наши взгляды встречались, но, как хорошие машины, управляемые осторожными водителями, не сталкивались.
Едва встретившись, они, можно сказать, разъезжались и продолжали свой путь дальше, во взгляд другого в поисках ответа.
Мы разучились выбирать.
И встреченный вами чужой взгляд ловит вас. Безоружного.
Поддаешься и не пытаешься понять.
Потом понимаешь и снова ищешь общения.
Как ешь, машинально."
Что может быть в этом опасного?
Вроде бы, ничего.
Особенно если блуждаешь по лабиринтам не своей - чужой - любви, которые так похожи на узкие парижские улочки.
Но для девушки, которую когда-то называли Маленьким Чудом, все не так просто:
"Вечерами, когда я возвращалась одна и подходила к улице Кусту, мне начинало казаться, будто из настоящего я попадаю куда-то, где время остановилось.
И меня охватывал страх, что я не смогу больше пересечь эту границу и очутиться на площади Бланш, где жизнь продолжается.
Я говорила себе, что навсегда останусь пленницей этой крохотной улицы и этой комнаты, как Спящая красавица.
Но сегодня я шла не одна.
Мы миновали длинное здание в начале улицы, потом кабаре с коридором, уходящим в полумрак.
Она подняла голову и посмотрела на черную вывеску над дверью:
"Небытие".
Зловещий знак, стоп-сигнал, предупреждающий о близкой опасности.
Почему?
Да потому, что кажущееся благополучие засасывает, как трясина.
"Я начал задерживаться у объявлений о продаже недвижимости, читать их вместе с Лорой.
Жить здесь, рядом с морем и с Ральфом, в общем, мысль мне нравилась.
Я должен был подумать о деньгах. То есть о работе.
По крайней мере, позаботиться о том, чтобы не остаться безработным. Как минимум.
Но у меня это никак не получалось. Это приводило меня в отчаяние, потому что никогда еще я не чувствовал себя так хорошо, и в то же время мне казалось, что я тону. Что я позволяю чему-то распоряжаться собой. Что закрываю глаза на действительность.
Может быть, я хотел стать таким же нищим, как Лора. Жить непонятно на что.
Когда мысль поселялась, она поселялась: иногда я воображал себя бедным, с ней вместе, и мы тонули вдвоем, да, но все равно было хорошо, иногда я снова думал о Ральфе. Говорил себе, что, в сущности, он мог бы приютить нас на некоторое время.
Я чувствовал, что готов к этому. Мне было лень.
Кроме того, работа вызывала во мне отвращение и Париж, и все, что находилось далеко от моря.
Я не хотел никуда отсюда уезжать.
Я хотел остаться у воды.
На краю света."
ВЛЮБЛЕН ДО БЕЗУМИЯ
Нет, это даже не трясина - это просто безумие.
Дурдом, который проглатывает человека и медленно пережевывает его, раз за разом повторяя заученное движение, возвращая клыки в исходное положение.
Как дежа вю.
Как навязчивая картинка, которая появляется вновь и вновь.
"Дни сменялись, неотличимые друг от друга. Их размеренный ход напоминал движущуюся дорожку на станции "Шатле".
Меня несло по нескончаемому коридору без всякого моего участия, не нужно было даже самой идти.
И вместе с тем мне предстояло увидеть там очень скоро, в один из ближайших вечеров, желтое пальто.
В этой толпе незнакомцев, в которой я потихоньку растворялась, вспыхнет яркое цветовое пятно, и мне нельзя будет потерять его из виду, если я хочу узнать о себе чуть побольше.
Десятки, сотни тысяч людей стекаются около шести вечера на станцию "Шатле", чтобы сделать пересадку и разъехаться в разные стороны.
Их следы пересекаются, запутываются и теряются окончательно.
В этом потоке есть устойчивые островки.
Напрасно я просто сидела и ждала на перронной скамейке. Надо было подолгу бродить возле касс, газетных киосков, в длинном коридоре с движущейся дорожкой и в других переходах.
Люди проводят там целые дни, но замечаешь их не сразу, а лишь через какое-то время, когда освоишься.
Клошары. Бродячие музыканты. Карманники.
Пропащие, которые уже никогда больше не поднимутся на поверхность.
Может быть, и она тоже не покидает метро "Шатле" весь день."
Здесь любовь уже не чудесная дорога к счастью, а горячечный бред, ведущий в пустоту, в нищету, в смерть.
"У Камо дела были плохи.
Снег действительно принялся валить по всей Восточной России.
Такой густой, что Камо и волк не видели друг друга.
Камо чуял душный запах зверя прямо за спиной. А зверь - дразнящий запах человека на расстоянии прыжка.
Но у зверя уже не было сил прыгнуть, так же как у человека - оторваться от него. Оба глубоко утопали в снегу.
Казалось, Сибирь снизу высасывает из них последние силы.
При каждом шаге они выдирали себя из снега с корнем… не легче, чем выкорчевать дерево.
- Вот снега я не учел, - шептал Камо.
Губы у него были твердые и бескровные.
- Заваливает белым…
Я вдруг вспомнил, что означал для него белый цвет!
- Понял, волк?
Вот кто нас с тобой сожрет: снег.
Это небо нас заглатывает.
Его было почти не слышно.
Едва различимая струйка его дыхания, как будто выводила в воздухе слова прозрачными чернилами.
И слова эти тут же таяли в удушливом жаре палаты."
ГРОЗА
Впрочем, одним только безумием дело не заканчивается.
Сойти с ума от любви, даже если она не твоя - это было бы слишком хорошо, слишком легко.
Коварная страсть не допустит этого.
Она всегда таит в себе удар.
Настоящий. Роковой.
"Машина была черная.
Она ехала без огней. Быстро ехала. По левой стороне.
А Камо не очень-то придерживался правой.
- Я люблю тебя, Кэти! Жди меня, любовь моя, я иду!
Он врезался в черную машину на повороте.
Фара чехословацкого велосипеда разлетелась вдребезги.
Камо ударился об крышу машины, которая продолжала свой путь, смяв под собой велик с железным скрежетом и снопами искр."
Хотя… Скрежет и искры не обязательны.
Ударом может быть и обыкновенное предательство, особенно если память возвращает нам его вновь и вновь.
Такие раны не заживают.
"Она предчувствовала, что резко покатится вниз.
Несчастна в сентябре.
Наверняка, после того лета, когда я внезапно оказалась одна в деревне.
Поезд был переполнен.
У меня на шее висела записка с адресом…"
Вот так все просто: тебя элементарно бросили.
И сколько бы лет тебе ни было - шесть или шестьдесят - это смерть.
Все равно где: в деревне, на больничной койке или на пляже.
"Она лежала прямо на песке. Повернувшись ко мне спиной и опершись на локоть.
Человек, лежащий напротив нее в такой же позе, был мужчиной. Молодым мужчиной.
С первого дня песок мне о чем-то говорил.
Лора, в конечном счете, с самого начала не подходила мне ни как домработница, ни как женщина, как женщина, способная внести немного порядка в мою жизнь, и теперь я находил доказательства этому, здесь, на песке, на том песке, который я никогда не любил, в сущности, не больше, чем пыль, в которой Лора меня оставила.
И я видел, как люди ложатся туда, в этот песок.
Который теперь был только пылью, прахом…
Потому что они тренируются, учатся.
Возвращаться туда.
Во прах...
Я думал так еще и потому, что чувствовал себя мертвым.
Я почувствовал себя мертвым только две минуты назад.
Мертвым, но удивленным."
СПАСЕНИЕ
Итак, любовь равно смерть?
Тоже мне открытие!
Стоило ли читать книгу ради того только, чтобы зябко поежиться на эпизоде, когда героиня Патрика Модиано горстями глотает снотворное, заедая его шоколадкой?
Дурдом он и есть дурдом.
Но нет, столь простыми уравнениями французская литература занималась лет семьдесят назад. В том-то и соль, что нынче никто из героев до конца не умирает.
И спасает их - не поверите! - любовь.
Но совсем не та, которая их убила.
Не любовь-страсть, неизбежным следствием которой являются зависимость, болезнь и нищета на краю света, но лишенная всякого эротизма нежность, возносящая мысль буквально до неземных высот, к библейским истинам.
В одном случае любовницу называют дочерью, и это возвращает героя к жизни.
В другом - самоубийца открывает глаза в палате для недоношенных детей, - может ли быть более справедливый приговор, более точная метафора?
В третьем, фраза друга: "Камо, твоя мать едет по Транссибирской магистрали, где-то там, совсем близко от тебя, она там, Камо!" способствует мгновенному выходу из предсмертного бреда.
Впрочем, третий случай заслуживает отдельного упоминания, потому что именно в книжке про Камо "технологии воскрешения" описаны наиболее подробно.
"- Надо о нем думать.
Чтобы он выкарабкался, надо только день и ночь о нем думать.
Не забывать про это.
Думать, не переставая ни на секунду.
Если нам это удастся, если не дадим слабину, если в нашей мысли не будет прорех, Камо выкарабкается, это верняк."
Может показаться, что такой метод действенен исключительно в отношении родителей и детей, родственников, одним словом.
Нет, совсем нет.
Тут правильнее было бы употребить слово "близкие", у которого, как выясняется, более глубокий смысл, чем мы привыкли думать.
"Вот тут я и вспомнил случай с кошкой.
Мы тогда были в подготовительном классе. Давно уже.
Мы шли из школы, и у нас на глазах задавило кошку.
Точнее, не задавило.
Примерно такой же несчастный случай, как с Камо.
Кошка прыжками перебегала улицу, и крыло машины ударило ее влет.
Ее отшвырнуло на грудь Камо, который пошатнулся от удара, но инстинктивно подхватил животное.
Камо удержался на ногах и стоял с кошкой на руках, глядя на удаляющуюся машину.
Из приоткрытого рта кошки высовывался кончик языка с капелькой крови.
Она не шевелилась.
Эта неподвижность, совсем не такая, как сон…
- Она мертвая, - сказал я.
- Нет, - ответил Камо.
С кошкой на руках Камо спокойно отправился домой, поднялся на свой этаж и, когда мать открыла ему дверь, прошел к себе в комнату, не говоря ни слова, улегся в кровать, даже не сняв куртки (чтобы не беспокоить кошку) и пролежал так три дня, молча и неподвижно, три дня и три ночи, пока на четвертое утро кошка не открыла один глаз, потом другой, потом зевнула и соскочила с рук Камо.
- Вот видишь, - сказал мне Камо, - когда они очень больны, они притворяются мертвыми, это у них такой способ лечения.
А если им составить компанию, дело идет быстрей."
Кошки…Люди… Не все ли равно?
Главное, быть рядом.
Главное - думать о нем.
Отдавать свою любовь.
Бескорыстно.
Без мысли о собственном насыщении.
"- Господи, как же я замерз!
Лантье понял первым. Он со всего роста бухнулся на колени у кровати Камо и, склонившись к самому его уху, спросил:
- Тебе холодно?
- Джаваир, я так замерз, раздобудь мне тулуп…
Я гадал, что это за Джаваир, но Лантье спросил не о том:
- Что такое тулуп?
- Шуба из овчины, - сказал я, - или из медвежьей шкуры, в общем, меховая.
Луч света блеснул в глазах Длинного Лантье.
Одним движением он скинул куртку и накрыл ею Камо, приговаривая:
- Вот тебе тулуп, братишка, самый теплый, теплее не бывает…
Окоченевшие пальцы Камо потеплели и лицо его теперь было опять лицом Камо.
Вот тут-то его губы опять тронула чуть заметная улыбка, и он, не открывая глаз, прошептал:
- Теперь все стало возможно…
Спустя четверть часа, не меньше, я все-таки заговорил:
- Как ты думаешь, кто это - Джаваир?
- А мне без разницы.
При виде моей недоуменной физиономии Длинный Лантье рассмеялся своим неподражаемым флегматичным смехом:
- Мой кореш просит тулуп?
Пожалуйста, тулуп так тулуп.
Мой кореш называет меня Джаваир?
Why not? Лишь бы выплыл на поверхность…"
Вот он - путь от любви к любви.
Новой.
Чистой.
Воскрешающей.
"Мы шли и молчали.
Мы не поехали на метро.
Мы шагали по городу, как будто в нем никого, кроме нас, нет, как будто он принадлежал нам.
Были только мы и деревья.
И такое счастье, что щелкни мы только пальцами - и все бы они зацвели.
Кто сказал, что в Париже нет деревьев?
Только они и есть ...
для тех, кто счастлив."
Кристиан Остэр "Домработница",
М.: Наталис; РИПОЛ КЛАССИК, 2003.
Перевод М. Руновой.
Патрик Модиано "Маленькое чудо",
М.: Иностранка, БСГ-ПРЕСС, 2004.
Перевод И. Кузнецовой.
Даниэль Пеннак "Камо. Побег",
М.: ИД "Самокат", 2003.
Перевод Н. Шаховской.
Издания осуществлены в рамках программы "Пушкин" при поддержке Министерства иностранных дел Франции и посольства Франции в России.
Другие материалы выпуска >>>
Архив>>>
Переводчик "ПРОМТ">>>
|
