|
Art--Express
Вольтер:
— О, ДАЙТЕ,
ДАЙТЕ МНЕ ПОКОЯ...
— да ни за что!
«… Это был известный вольтерианец».
— А что такое «валерьянец»? Цветок валерьянки?
— Нет, скорее наоборот.
Однако тем, кто имел несчастье повздорить с одним из ярчайших солнц эпохи Просвещения, успокоительное точно не помешало бы…
«Возле пригорка, изо всей силы
Жана Фрерона змея укусила.
Что было дальше? Скажу я вам:
Один лишь укус — и змея мертва!»
Это Вольтер еще не всерьез — играючи.
А ведь Фрерон — известнейший журналист, которого все на свете боятся.
Все, кроме одного литературного монстра.
И яд этого зверя куда опаснее змеиного.
Гадюка ведь нападает только на того, кто рядом, и лишь в случае опасности.
Что же до Вольтера, ему никакие расстояния не помеха.
Живя в маленьком городке на границе Франции и Швейцарии, он позволяет себе переписываться с монархами, дружить и ссориться с ними, оспаривать судебные решения по громким делам, вступать в дебаты с бюрократической верхушкой церкви, далекой как от Бога, так и от народа.
И даже после смерти не утихомирится: будет путешествовать в карете, элегантно одетый и надушенный, но со вскрытым черепом и пустой грудной клеткой.
А потом, десятилетия спустя, за сердце покойника вдруг начнут бороться наследники и представители власти.
— Ох! Дайте мне валерьянки!
— Рано! Вы еще главного не знаете.
На самом деле никакого Вольтера не было!
— А-а-ййй!
— Это псевдоним!
— Ох-х-х…
В нашей истории есть все: и комедии, и трагедии, и тайны.
Вот одна из них.
Самый конец семнадцатого века, 1694 год.
У солидного парижского нотариуса рождается ребенок.
Но кто же истинный отец чада?
Нравы того времени неверность вполне допускали, лишь бы внешне все выглядело пристойно.
Браки тогда заключались скорее из финансовых соображений, чем по любви.
Здесь именно такой случай.
Повзрослев, мальчик будет утверждать, что появился на свет вовсе не ноябре, а в феврале.
И не в Париже, а в большом загородном поместье, принадлежащем его реальному папе — мушкетеру короля, бравому офицеру, остроумцу, поэту и сильному духом человеку.
При чем же тут нотариус?
Мушкетер Рокебрюн был его клиентом.
И молодая жена писаря, увы, влюбилась…
О разводе, впрочем, и речи быть не могло: это стало бы страшным позором для всех.
Поэтому смелые и сильные взрослые больше полугода ничего не предпринимали.
Выживет ли дитя? Вот в чем был вопрос.
У ребеночка слабое здоровье: если он умрет, проблема решится сама собой…
Надежды однако ж не оправдались: карапуз уже тогда демонстрировал исключительные бойцовские качества.
Пришлось везти маленького упрямца в Париж, крестить и записывать на фамилию официального отца — Аруэ.
Стоит ли удивляться, что эту фамилию новоявленный сын не очень-то любил.
А имя?! Франсуа-Мари!
Ну что за бабьи штучки???!!!
Прямо ходячий повод для насмешек!
Не желающий подставлять тело и душу чужим укусам отрок научился кусаться сам.
Да так, что мало никому не покажется.
Обучение в коллеже, основанном монахами-иезуитами очень ему помогло.
Священники рассказывали детям не только о вере, но и о том, как жить в светском обществе, часто весьма недружелюбном.
Языки и литература, ораторское мастерство, стихосложение, театр.
В умении создавать безупречные рифмы юному Аруэ не было равных.
А какие дружеские узы завязывались в стенах коллежа!
Будущие министры и генералы, лучшие из лучших, цвет нации — здесь они были всего лишь компанией мальчишек, готовых на любые подвиги ради высоких идеалов.
Не мудрено, что выросший в полной восторга, но далекой от повседневной рутины среде парнишка абсолютно не хотел стать нотариусом, адвокатом или чиновником парламента, на чем настаивал отец.
Литература — вот что влекло юного мечтателя.
Узнавший о намерениях чада папаша был в шоке: как же так?!
Он ведь уже и о покупке адвокатской лицензии договорился…
Сошлись на компромиссе: мальчик все-таки будет изучать право, однако взамен ему разрешается посещать кружок поэзии.
Вот эти невинные вроде бы занятия и превратили скромного Аруэ в яркого, дерзкого и невероятно смешного Вольтера.
Поэзия — удел элиты: публика в кружке состояла сплошь из принцев крови.
И потешались они, понятное дело, над своими.
Легкие, меткие и пикантные стрелы рифм летели на самый верх: в сторону короля и разжиревших придворных.
Патриархам церкви, которые не особо заботились о морали, тоже доставалось по полной.
Оппозиция одним словом.
Какой ужас!
Чтобы спасти сына, отец находит ему престижную и интересную работу на дипломатическом поприще — секретарем посольства Франции в Голландии.
Однако затея оборачивается скандалом.
Едва прибыв на место, харизматичный красавчик начинает крутить бурный роман с дочкой одной очень высокопоставленной дамы.
Барышня влюбляется.
Однако у родителей уже есть планы на ее будущее.
Для восемнадцатого века это — норма, ведь девочки — самый надежный, самый перспективный капитал, позволяющий двигаться вверх по социальной лестнице.
А какой-то заезжий нахал пытается этот капитал отобрать…
Ну не возмутительно ли?!
«Уберите его скорее!»
А куда?
В Америку что ли?
«О, нет! Только не это!» — стонут заокеанские дипломаты.
Положение спасает друг семьи: маркиз и большой любитель поэзии.
Он убеждает нотариуса, что литература и оппозиция власти — совсем не одно и то же.
Существует множество произведений, посвященных вполне мирным и достойным темам.
В замке у маркиза богатейшая библиотека, в стенах которой он и предлагает юноше провести будущее лето.
Читать, сочинять стихи и прозу, обсуждать написанное с гостеприимным хозяином.
Кстати, и публика в замке очень солидная — приближенные короля.
Знатные особы принимают талантливого мальчика с восторгом.
«Какой стиль! Какой блестящий слог!»
«Уймитесь, недоумки! Мы первые его разглядели!» — кричит оппозиция.
Двадцатилетнего поэта начинают буквально рвать на части.
Его присутствия жаждут все.
И каждый лагерь норовит покарать за неверность.
Ревнивым придворным это удается они приставляют к стихотворцу шпиона, который прикидывается другом.
Агент полиции вскоре узнает, что дерзкий литератор собирается написать большой цикл уморительно смешных эпиграмм про амурные похождения власть предержащих.
«Безобразие! В Бастилию его!»
Одиннадцать месяцев заключения действуют отрезвляюще.
На что он раньше тратил время?
Какими пустяками занимался?
Не пора ли наконец стать собой?
Перестать быть чьей-то марионеткой.
Обрести собственный голос, собственный стиль.
Начать создавать серьезные, внушительные вещи.
Ну и фамилию поменять…
«Вольтер»…
Никто толком не знает, откуда взялось слово, но трагедия «Эдип», подписанная этим псевдонимом, сразу же стала невероятно популярной.
Потом Генриада — громадная, эпическая поэма.
И это новый триумф: четыре тысячи экземпляров книги разлетаются в считанные недели.
А ведь книги — это предмет роскоши: они стоят очень дорого.
Еще удивительнее, что в «Генриаде» нет никаких крамольных идей, которые могли бы привлечь оппозицию или потешить придворных новым спектаклем в антураже Бастилии.
Поэма рисует образ идеального монарха: мудрого, справедливого, способного противостоять любым фанатичным идеям.
Замысел настолько хорош, что даже сам король в восторге.
Придворных гложет зависть.
И вот уже найден повод, чтобы спихнуть восходящую звезду с небосвода.
Во время спектакля в лучшем театре страны, Комеди-Франсез, на глазах у изумленной публики, высокомерный и избалованный сынок богатых родителей, приближенных короля, орет:
«Эй, ты! Мужик! Как там тебя? Месье Аруэ? Месье де Вольтер? ...»
«А у вас проблемы с памятью? — с язвительной улыбкой отвечает Вольтер. — Примите соболезнования. Тяжко все-таки быть представителем угасающего рода, который вот-вот исчезнет с лица земли...»
Публика хохочет.
Однако толстопузики обид не прощают.
Несколько дней спустя, когда Вольтер обедает у друзей, его просят на минуточку выйти.
На улице поэта поджидает толпа лакеев с увесистыми дубинами...
Организатор нападения прекрасно всем известен: он наблюдает за происходящим из кареты.
Весь в синяках и в разодранной одежде, Вольтер идет в полицию.
Закон всегда на стороне жертвы: преступники должны получить по заслугам.
Да не тут то было!
Согласно официальным данным, литератор избил себя сам.
А потом еще и попытался опорочить ложными обвинениями честь уважаемого семейства.
Опять Бастилия.
Правда, не на одиннадцать месяцев, а всего на шесть недель.
Вольтера выпускают на свободу с условием, что он покинет Францию.
В жизни поэта наступает пора путешествий: Англия, Швейцария, Пруссия…
Не только европейские монархи, но и знаменитые ученые дорожат его дружбой.
В Англии Вольтер знакомится с трудами Ньютона и начинает потихоньку превращаться из стихотворца в философа.
Его труды все более монументальны, выводы все более разумны, слова все более точны.
В маленькой полуподпольной типографии печатается подписанный Вольтером Манифест Просветителей — и для целого мира это начало новой эпохи.
Всем понятно: такой человек — не простой труженик пера, а настоящий духовный лидер.
Иностранные короли уговаривают гиганта мысли погостить подольше, чайку попить, поговорить по душам.
А во Франции Вольтера боятся: он нахватался в туманном Альбионе идей свободы и равенства — того и гляди занесет в страну революционную заразу…
Впрочем, и за границей среди придворных полно дураков, а их Вольтер терпеть не может.
Поэтому все туристические поездки заканчиваются одинаково — философ возвращается.
Нет, не в Париж, и уж тем более не в Версаль, куда въезд ему категорически запрещен, а в загородный дом — подальше от суеты и глупостей.
Теперь общение с сильными мира сего будет дистанционным.
Десятки тысяч писем.
В восемнадцатом веке — когда никакого интернета еще и в помине не было…
Догадываетесь теперь, кто изобрел электронную почту?
Есть две версии.
Либо это сам Вольтер, наверняка испытывавший жесточайший дефицит бумаги...
… либо его курьеры, уставшие носить тяжеленные сумки.
Кстати, и профессию частного детектива тоже придумал он.
Когда Вольтер был уже очень уважаемой в обществе фигурой, он обнаружил вопиющий факт: людей часто приговаривали к смертной казни без всякой причины.
Как правило, речь шла о бедняках, поэтому заступиться за них было некому.
А оговоры носили в основном религиозный характер, хотя из слов пасквилей было понятно, что их авторы сами никогда не читали Библию.
Несколько таких дел Вольтер блестяще распутал, сумел доказать невиновность казненных и оправдать их честное имя после смерти.
А пару раз даже успел вмешаться до исполнения приговора, предотвратив непоправимую ошибку судебных властей.
И все это — на расстоянии, из провинции, только при помощи писем.
Детектив, адвокат, правозащитник…
При одном упоминании имени Вольтера парламентариев бросало в дрожь.
Коронованные особы вздыхали и думали о том, как бы заручиться его поддержкой.
А до чего любил Вольтера простой народ!
Хоть он и был дворянином, однако ж именно его идеи о равенстве и братстве подвигли Францию к революции.
Ну а что же любовь?
Найдется ли в целом мире хотя бы одна девушка достойная гения эпохи Просвещения?
Конечно.
У Эмилии де Шатле уникальная судьба.
В восемнадцатом веке, когда женщины не только работать не могут, но даже университет посещать не имеют права, Эмилия занимается наукой.
Изучает математику, физику и иностранные языки.
Переводит на французский труды Ньютона.
В общем, это тот же Вольтер, только в юбке с кринолином и на двенадцать лет младше.
Эмилия настолько умна, что Вольтер утверждает: «Именно у нее я научился думать».
Так вот. Ни больше, ни меньше.
Это Эмилия превратила Вольтера из дерзкого, несдержанного на язык и горячего комика, готового драться со всеми подряд, в серьезного, глубокого и очень влиятельного дипломата, каждое слово которого ценится на вес золота.
Увы, отношения влюбленных подчинялись правилам эпохи.
Эмилия была замужем.
Правда, супруг, офицер действующей армии, все время отсутствовал.
К тому же, он был значительно старше жены и весьма слаб здоровьем: амурные дела его не интересовали.
Словом, брак оказался формальностью — контрактом, заключенным из чисто финансовых соображений.
Ну а Вольтер — друг семьи, да к тому же видный деятель науки и культуры: его присутствие вполне логично.
Вначале он приходит каждый день, а потом и вовсе остается жить в замке.
Так проходит больше десяти лет.
И ничего — ровным счетом ничего — не меняется…
Но разве об этом Эмилия мечтала?
Да, любимый рядом, только кто он?
Все еще приятель ее супруга?
Ложь! Кругом одна ложь!!!
А как побудить привыкшего к несерьезным отношениям мужчину сделать решительный шаг?
Может, заставить его ревновать?
Эмилия договаривается со знакомым молодым офицером сыграть спектакль: сделать вид, будто они безумно влюбились друг в друга.
К такому повороту событий Вольтер, конечно, не может остаться безучастным.
В итоге. Эмилия беременна.
Приходит время рожать, а над треугольником, превратившимся в квадрат, витает тот же вопрос, что мучил всех при появлении на свет самого Вольтера.
Кто ж отец?
Первый угол готов из благородства сознаться — и тем самым соврать.
Второй пытается придумать, как убедить третьего, то есть мужа, в том, что чадо именно ему — мужу — родное.
Третий… А что третий?
Его вообще дома не было…
Вот вам и теорема любви: у Эмилии есть целых три мужчины, только ни один из них не годится на роль хорошего отца.
Но какая судьба ждет в таком случае новорожденную девочку?
Оскорбления, унижения, позор…
Она даже замуж выйти не сможет…
Стоит ли жить в этом жестоком мире?
Вряд ли…
Израненная предательствами душа не выдерживает: Эмилия умирает через несколько дней после родов от внезапно развившейся инфекции.
Недолгое время спустя, ребенок уходит вслед за матерью…
Только теперь Вольтер понимает, какая трагедия произошла из-за его глупости и нерешительности.
Его собственная жизнь разломилась на две половинки: на «до» и «после».
Философу всего-то пятьдесят шесть, а девушки, рядом с которой он мечтал быть до последних своих дней, ведь она гораздо моложе его, уже нет.
Нет, и никогда не будет…
Оставаться во Франции, где его очень высоко ценят при дворе и в Академии наук, награждают почетными титулами и аплодируют в театрах, теперь невыносимо.
Вольтер уезжает в Пруссию, потом в Швейцарию.
Бесполезно!
Милые светские забавы — балы, приемы в королевских дворцах, званые ужины — неудержимо напоминают об Эмилии.
Душа насмешника плачет от боли и просит одиночества.
Он покупает дом в глухой деревеньке, у самой границы между Францией и Швейцарией.
Весь накопленный ранее капитал Вольтер вкладывает в обустройство этого медвежьего угла.
А свои собственные силы — в работу: даже не от рассвета до заката, а от рассвета до нового рассвета…
Двадцать лет добровольной каторги…
И как будто новое рождение…
Словно бы Эмилия, давным-давно покинувшая этот мир, произвела на свет его, Вольтера — доселе невиданного.
Великого и глубокого.
Настолько сильного, что противостоять ему не способны ни забывшие о нуждах народа монархи, ни погрязшие в разврате патриархи, ни продажные журналисты, ни коррумпированные судьи и члены парламента.
Отныне для Вольтера не имеют значения расстояния.
Он разрушает любые преграды на своем пути.
Отменяет законы и принимает новые.
Милует и карает.
Укус Вольтера страшнее змеиного.
Потому, что от Вольтера не спрячешься…
На склоне лет, словно в награду за покаяние, у знаменитого писателя появится дочь.
Причем без всяких телесных отношений с женщинами.
И дочка эта будет не кем-нибудь, а Королевой — самой настоящей.
Правда, очень бедной.
Дом влиятельного затворника со временем превратился в замок, а находившаяся по соседству захудалая деревня стала вполне приличных размеров городком: красивым, чистеньким, ухоженным.
Любимым местом отдыха элиты, жаждавшей погреться в лучах мудрости великого просветителя.
Вольтер даже жаловался иногда: «У меня тут общеевропейская ночлежка. Свободных коек совсем не осталось. Что делать? Ума не приложу...»
Однако ж в селении были и семьи чуждые всякой коммерции.
К их числу принадлежали родители девочки по имени Королева.
Дворяне, не имевшие капитала, они не могли дать своей дочери ровным счетом ничего.
Выдать ее замуж при таких обстоятельствах не представлялось возможным.
Девочку собирались насильно отправить в монастырь.
«Королеву в монастырь?! Да вы с ума сошли!» — рассердился Вольтер.
Он поселил юную красавицу у себя в замке, удочерил ее и выдал замуж за маркиза де Виллетт.
Удачная шутка!
Стать одним махом отцом королевы и тестем маркиза — это так по-вольтеровски…
Кстати, его принцесса оказалась попрочнее иных: она не только не пострадала от революции, но, наоборот, активно в ней участвовала.
А самого Вольтера революционеры и вовсе считали своим руководителем, несмотря на то, что к тому времени он уже умер.
Хотя и не совсем…
Этот смехотун и после кончины продолжал чудить.
Франция мечтала увидеть своего героя.
Его ждали в королевском дворце и в парламенте, в театрах и в Академии наук.
После тридцати лет отсутствия, Вольтер согласился наконец приехать в Париж — в гости к дочери и зятю.
Новость мгновенно облетела город.
Восторженные толпы заполнили улицы.
Тысячи людей жаждали посмотреть на великого гения, прикоснуться к нему, услышать его голос.
Вольтера всюду встречали аплодисментами и одобрительными криками.
А мэтра, которому было уже за восемьдесят, эта суета очень утомляла.
Он чувствовал себя все хуже и хуже…
Наступил момент, когда близкие поняли: пора готовиться к похоронам.
Но вот в чем проблема: помимо друзей и поклонников, у знаменитого дедушки были враги.
Особенно среди коррумпированных церковных иерархов.
Кто-нибудь из этих бюрократов мог в отместку за правозащитную деятельность запретить похороны или даже предать философа анафеме.
Что же делать?
Решение принял сам Вольтер.
Он попросил забальзамировать свое тело, удалив предварительно сердце и мозг.
Мозг достался аптекарю, сердце — дочери и зятю.
А труп надушили одеколоном, чтобы запах был совершенно незаметен, надели на него элегантный костюм и парик, посадили в карету и отвезли в маленькую пригородную церковь.
К счастью, карету никто не остановил.
Но представьте себе шок полицейских, если бы те захотели поговорить с пассажиром…
Вот это была бы шутка…
Впрочем, и на церковном кладбище неугомонный покойник задержался недолго: революционеры перевезли его тело в Пантеон, специально созданный для самых великих деятелей государства.
Мозг и сердце тоже конфисковали у частных лиц: судебные иски наследников оказались безрезультатными.
Утихомирился ли он наконец?
Большой вопрос…
Идеи справедливости и равенства, которые раньше были ядом, нынче стали противоядием — лекарством, способным излечить общество от лжи и ненависти.
«Mordu» — «укушенный» — теперь означает «талантливый, компетентный, прекрасно в чем-то разбирающийся».
Дух великого насмешника сегодня обитает в том же месте, где его статуя — в Национальной библиотеке Франции.
А уж там-то укушенных Вольтером — влюбленных в литературу, историю, философию — полным-полно.
Еще больше молодых и свежих — тех, кого так и хочется попробовать на зуб.
При столь богатом рационе,
сердце язвительного гения
не успокоится никогда…
|